Из терема на красное крыльцо вышел стрелец с бердышом и заорал Митьке:
— Царь-батюшка тебя к себе кличет!
— Иду-иду, — проворчал тот, нехотя поднимаясь и потирая отсиженное.
— А целовальника не видал? Не сыщут никак — куды он запропастилси?
— Куды-куды… Должно быть, с послами в Иноземном приказе целуется — служба у него такая!
Паче всех достойных державных мужей Государи Российские завсегда почитали и будут почитать главных героев, даже худородных. И во всякой иной книжице — иных же. Предивно сие!
Царь и Великий князь всея Руси Иоанн Васильевич пировал в своей гриднице высокой. Он приветственно помахал шапкой Мономаха вошедшему Митьке. Сопровождаемый стольником, тот чинно прошествовал вдоль длинной вереницы столов.
— А это кто таков? — доносился до него любопытный шепот.
— Митька, царский стремянной!
— Да ну?! Неужто сам?!
— А стольник-то мне стольник должон с запрошлого лета, — гли, сколь постну харю творит!..
Пальцем, унизанным полудюжиной перстней, Иоанн указал своему стремянному место супротив себя.
— А почто это на тебе две шубы зараз, надежа-государь? — удивился Митька. — Инда взопреешь, яко озимые…
— Как это почто? — удивился в свою очередь надежа-государь. — А ежели мне вдруг вздумается пожаловать тя шубой со свово плеча — нешто мне голу оставаться?
Он огляделся и оглушительно захохотал.
Сидевший поодаль на возвышении седоватый, подслеповатый и глуховатый гусляр встрепенулся и ударил по струнам. На него зашикали.
— Так что ты, княже, рек о людях ратных? — вернулся к прерванному разговору царь, поворотясь вправо.
— Аз рекох сице: «Инии форозе, воспад на фарь, мнят ся стратигами».
Государь покривился:
— Уразуметь тебя, княже… Ровно ты «Слово о полку Игореве» под столом держишь, да глазом туда косишь. Мне от таких речей кефалгию обретать — монастырских книжников хватает. Так ли, отец архимандрит?
Длиннобородый старец в клобуке неодобрительно завозился и воздел сухой узловатый перст:
— Рече Господь: От словес бо своих оправдишися, и от словес своих осудишися!
Царь фыркнул и что-то пробормотал себе под нос. Митьке показалось, что это было: «Паки-паки, иже херувимы».
— Правда твоя, великий Государь! — подал голос кто-то из лизоблюдов. — То ли дело кого из Алексеевых послушать: и складно-то так, и разумно, и научительно!
— А то! А то! — по-скоморошьи поддакнул Иоанн. — У них даже и женки, и дворня, и смерды тако же и складно, и разумно, и научительно речь ведут! Закрой глаза — и не поймешь: то ли боярин думный говорит, то ли холоп его! А ты что скажешь, мой наперсник?
Митька обиделся: