Глаза Марсия потемнели. Он шагнул вперед, придвинув лицо вплотную. Воздух в камере нагрелся, кисти рук угрожающе заалели в темноте.
— Ты забываешься, гоблинша.
— Вовсе нет, — прошипела Уинни, и не подумав отодвинуться, — гоблинша помнит свое место, а вы, Ваше Величество, можете сказать о себе то же самое? Оглянись, это ты стоишь в моей камере!
— Это мой дворец и моя камера.
— Может, и все, что в ней, тоже твое?!
— Да! Каждый камешек в этом чертовом королевстве принадлежит мне!
Уинни на миг прикрыла глаза, пытаясь справиться с гневом и припомнить советы матери, как вести себя с докучливыми посетителями, но на ум приходила только сковорода. Она открыла глаза и посмотрела в лицо стоящего напротив. Как же хочется вмазать ему! За Индрика, за самоуверенность, за того грифона, за бусы, за унижение пятилетней давности, за то, что снова появился в ее жизни, заставив почувствовать себя брошенной и ненужной девочкой.[1] Но она больше не девочка и не повторит прежней ошибки — не доверится. Никому.
Уинни выдохнула и спросила сквозь зубы:
— Сколько мне еще тут торчать?
— Сколько я захочу.
— Ты не имеешь права меня удерживать! Я ничего не сделала!
— И кто же мне помешает? — хмыкнул Марсий. — Или надеешься, что благодарные посетители «Наглой куропатки» выстроятся в очередь, умоляя освободить лучшую раздатчицу?
— Я тебя ненавижу.
— А я тебя!
— И поэтому держишь тут?!
— Да!
В темнице повисла пауза, прерываемая лишь тяжелым дыханием спорщиков.
Наконец Марсий отступил на шаг.
— Все, пора. Коронация, знаешь ли.
— Какое облегчение! Неужели мои глаза передохнут от твоей физиономии?
— И не мечтай, ты идешь со мной, — заявил он и подтолкнул ногой ранее принесенный сверток.
Уинни нагнулась, развернула бумагу и поморщилась.
— Что это?
— Твоя униформа. Мы не кормим дармоедов. Будешь отрабатывать свое пребывание здесь. Тебя ведь не нужно учить обязанностям подавальщицы?
Уинни вынула и встряхнула унылую робу с намалеванным на груди знаком бесконечности, больше похожим на мишень.
— Я это не надену, — заявила она, отшвыривая платье.
— О, не просто наденешь, а будешь мило улыбаться гостям, предлагая закуски и ежевичное шампанское.
Марсий опустил взгляд на ее башмаки и усмехнулся.
— Чуть не забыл: девушке полагаются праздничные туфли.
Небрежно тряхнул рукой, что-то блеснуло, и ноги Уинни внезапно отяжелели на десяток килограммов. С трудом оторвав правую от пола, она уставилась на чугунную туфлю, совсем недавно бывшую туфлей из оленьей кожи. Эту обувь она купила на распродаже специально для вечеринки в Шаказавре.
— Так тебе не придут в голову глупости вроде побега, — обронил Марсий и вышел из камеры. — Стража!