Может быть, это переодетый полицейский? Может быть, участие Жани в убийстве Лоры уже установлено?
Тогда – плохи дела у нее, у бедняжки…
Но есть и другой вариант. Этот человек знал, что найдет здесь туфельку, именно потому, что сам ее здесь потерял, когда волок труп Лоры к машине. Не Жани убила ее, а этот неизвестный с ястребиным носом!
За что? Почему? Кто он такой?!
Мне никогда этого не узнать, да и никакой детективный зуд, если честно, меня сейчас не томит. Хочу одного: убраться из этого сада. Фигуры зверей снова кажутся зловещими, а уж Зидан-то… невозможно представить, что я только что держала его за руку, будто лучшего друга.
Я выжидаю, когда шум мотора стихает, прокрадываюсь к калитке, сто раз выглядываю и прячусь, пока не удостоверяюсь окончательно, что путь свободен, – и со всех ног мчусь домой.
23 декабря 1920 года, Константинополь. Из дневника Татьяны Мансуровой
Говорят, что, если Господь возлюбит какое-то из созданий своих, он даст ему изведать величайшее горе, чтобы потом вознаградить великим счастьем. Я хочу верить, что Бог когда-нибудь развеет кровавые тучи над Россией, как развеял их над моей судьбой.
Казалось бы, невозможно было отыскать человека более несчастного, чем я, узнавшая о гибели моего брата. Однако если бы я не узнала об этой смерти – внезапно, страшно! – если бы не погрузилась в бездну великого горя, почти лишившись сознания, – я никогда бы не встретила человека, рядом с которым счастлива так, что порою даже стыжусь этого счастья. Я никогда не встретила бы своего мужа. Ведь путь к нему указало мне письмо, которое я смогла прочесть благодаря тому, что какие-то добрые женщины в предварилке приводили меня в чувство!
Непостижима эта связь событий. Непостижимо, как из мельчайшей мелочи вдруг возникает нечто грандиозное, судьбоносное, имеющее для нас решающее значение!
…Помню, я стояла в той незнакомой парадной, снова и снова поднося к глазам руку с зажатым в ней судьбоносным письмом и вглядываясь в мутноватые химические строки, снова и снова перечитывая подпись.
Борисоглебский! Алексей Борисоглебский! Неужели это тот самый полковник, который сидел в одной камере с моим братом и был убит незадолго до него? Он называет свою жену Асей – но ведь так домашние звали Анастасию Николаевну Борисоглебскую…
Смятая влажная грязная бумага все еще сохранила признаки дорогой плотной «александрийской». Вспоминаю, как мы с покойной Дуняшей выходили из моей квартиры, когда я отправлялась сопровождать Иринушку в больницу, и она сунула мне листок, на котором написано только одно слово: «Вода». Дуняша уверяла, что именно этот пустой листок отдала ей на улице незнакомая испуганная женщина, которую потом арестовали матросы.