– Ну, ты меня обижаешь, – говорит Максвелл и зачем-то проводит пальцем по моему уху, обрисовывая изгиб раковинки. Меня немедленно начинает бить дрожь. Отстраняюсь, чтобы он этого не почувствовал, но он прижимает меня чуть крепче.
– Извини, пожалуйста… – бормочу, слабо соображая, что именно изрекаю.
– За что ты извиняешься? – шепчет он мне в ухо, и я на краткий миг теряю сознание.
– Ну, ты же говорил, что я тебя хо…
Стоп! Я чуть не выдала свои самые темные мыслишки!
– В смысле, ты говорил, что я тебя обижаю…
– Конечно! Ты считаешь, что я бросил бы своего ребенка на произвол судьбы? Отдал в чужие руки?.. Нет, я не спал с Лорой. Терпеть не могу лесбиянок и даже бисексуалок, у меня к ним просто патологическое отвращение – как, впрочем, и к гомикам. Другое дело, что я не могу не быть галантным с женщиной – какой бы низкопробной шлюхой она ни считалась. Частенько дамы воспринимают мою галантность как поощрение к дальнейшим отношениям – но их ждет жестокое разочарование!
Он на миг умолкает, чтобы перевести дух, а я собираю остатки сил и гордости – и отстраняюсь от него. Чтобы, не дай бог, не решил, что я принадлежу к числу таких же легковерных дурочек!
Какие еще дальнейшие отношения могут быть между нами?! У нас чисто деловой разговор. Ну, дышит он мне в ухо, ну, привычка, видать, у него такая. Да и меня дрожь бьет исключительно потому, что я боюсь щекотки!
– Филипп – не мой сын, – продолжает Максвелл, задумчиво проводя кончиками пальцев по моей руке.
Да, я знаю, что некоторые люди даже при деловом разговоре не могут удержаться от лишних движений. Я тоже зачем-то поворачиваюсь к нему и легонько касаюсь его щеки. Но это просто так, совершенно незначащий жест.
– Другое дело, что да – я принимал участие в устройстве его судьбы. Собственно, он и назван Филиппом именно потому, что Жани хотела как-то выразить мне свою благодарность. Меня ведь зовут Лотер-Филипп-Максвелл. Сочетание дикое, да и Лотер-Филипп звучит слишком помпезно. Поэтому дома меня зовут Максвеллом – благодаря бабушке-англичанке. Но Филипп – вообще родовое имя Ле-Труа. Так звали одного моего очень далекого предка, незаконного сына графа Лотера Ле-Труа де Море, который был казнен республиканцами в 1790 году. Матерью моего предка была дочь садовника. Ее тоже казнили – за связь с аристо. Спасся только Филипп. Он вырос у старого слуги своего отца, потом женился на очень богатой вдове-буржуазке. То есть наш род не вполне аристократический, но все же старинный, и какие-то свои принципы о том, как надо воспитывать незаконных детей, мы соблюдаем. Это вовсе не значит, что у меня есть незаконные дети! – уточняет он, заглядывая мне в глаза. – Веришь?