– Почему именно на Давиде?
– Потому что Давид – фигура одиозная и скандальная, – усмехается Николь. – Был придворным художником – стал председателем Конвента и послал на плаху Людовика XVI. Обладал на редкость уродливой внешностью, просто злобный карлик какой-то, однако был любовником красивейших женщин своего времени, например, мадам Рекамье. Максвелл и сам фигура скандальная и одиозная, – продолжает Николь с такой ласковой улыбкой, словно хвалит младшего братишку за отличные оценки по Закону Божьему. – Знаешь, на чем он сделал себе громкое имя?
– Скажешь – буду знать, – ворчу я.
За время этого разговора мы уже спустились, покинули аукцион, дошли до дома Николь и теперь втискиваемся в лифт. Коробка с сапогами от Шанель здесь – третий лишний, поэтому мое ворчание вполне можно списать на счет недовольства теснотой.
Интересно, почему на выходе из аукциона уже не было ни Люв с крошкой Лорой, ни Ле-Труа? Они что, вместе уехали? Или просто вышли через другую дверь?
– Он пишет картины-ремейки, – торжествующе объявляет Николь и выходит из лифта.
Задумчиво наблюдаю, как она достает ключ и вставляет его в замочную скважину.
Ремейк, в моем понимании, – это новый фильм на старый сюжет, по мотивам снятого давно и имевшего огромный успех. А что такое картины-ремейки как произведения изобразительного искусства, я понятия не имею. Современные копии, что ли?
– Нет, это не просто копии, – говорит Николь, словно подслушав мои мысли, и принимает из рук Гленды только что проснувшуюся, еще розовую и взлохмаченную Шанталь. – Это не просто копии, а современные версии картин. Ну, к примеру, ты представляешь «Похищение сабинянок» того же Давида? Хотя особенно представлять тут нечего. Развевающиеся античные тряпки, полуголые женщины, похотливые мужики. Давиду для этой картины позировали самые родовитые и красивые дамы Парижа. Тогда распутство было в моде, о своих репутациях красотки заботились мало. И что сделал наш друг Максвелл? Написал своих «Сабинянок», причем уговорил позировать опять же самых знатных дам Парижа. Композиция, мужчины и кони те же, что на картине Давида, а лица сабинянок и тела – современные. И масса модных деталей: разбросанные дамские сумочки, трусики, бюстгальтеры под копытами коней…
– Что за чепуха! – фыркаю я.
– Когда рассказываешь, кажется, что чепуха, это правда, – кивает Николь, которая уже успела попоить Шанталь водичкой, поменять памперс и теперь роется в комоде в поисках платья, подаренного Максвеллом. Большущий комод набит битком, задача не из легких. – Но смотрится роскошно, можешь поверить! Как живописец Максвелл поинтереснее Давида, он очень внимателен к деталям, и вкус у него великолепный. Поэтому картина очень занятная и очень стильная. Знаешь, где она висит теперь? В главном офисе фирмы «Соня Рикель»! Потому что там все вещички, все эти аксессуары – от Сони Рикель! Смотрится поразительно, я тебе говорю. А что он сделал с «Сафо и Фаоном»?