Это же бред! Каваард не настолько безумен, чтобы желать такого. Или настолько? А она? Почти сгоревшая, хлебанувшая чужого, но все еще живая? Насильно очеловеченная своими и чужими, растворенная в людях?
«…не столько расширение площади действия эмана, сколько создание локусов, уважаемый Кувард.
— Ваша теория о связи Понорков и эмана смешна.
— Так же как и ваша о самостоятельном происхождении склан».
Нить за нитью, разрушая. Скармливая один эман другому. Сколько уже ушло? А сколько еще осталось? Хватит, чтобы сгореть. Вал на вал, и Элья между ними.
«…у вас есть чувствительность, способность найти семя. Зародыш, если хотите. У нас есть знания и возможность повторить старый эксперимент. Неплохая основа для сотрудничества, как вы полагаете? Вы нам находите зародыш, а с ним и эман, мы вам даем возможность спастись.
— А мир? Если вы правы, то мир раскачивается!
— Кувард, мир раскачивается постоянно. И, быть может, именно толчок в нужном направлении хоть как-то стабилизирует его.
— Вы себя слышите?
— Подумайте лучше о склан, Кувард. Война выметет еще часть чистых особей. Смогут ли склан вынести этот удар? Сомневаюсь. Думайте, Кувард. Мы-то за пять сотен лет научились ждать, и в случае надобности будем ждать еще. А вот вы… Нам всем нужен новый шанс».
Он думал, треклятый хаанги. И не привел подмогу под Вед-Хаальд, сберег «часть чистых особей». Вопреки желанию Совета, Скэра и Фраахи. А также не сделал еще что-то, чего требовал от него неизвестный. И в довершение был убит.
«Кувард, я говорю от имени наследников тех, кто когда-то уже спас если не мир, то его часть точно. И будь нынче Наират открытой страной, а Острова не столь изолированными… Но если вы не согласны, то мы, несмотря на сложность, будем искать союзника более прозорливого. И менее брезгливого в вопросах…»
Только бы договориться-договориться-договориться. О чем? Каваард знал. И умер. Сукин сын, куда он торил тропу? Из-за него тогда все вышло именно так. И из-за него не получается теперь.
Сеть вдруг подалась навстречу, облепила, закрыла глаза и рот, утянула в камень. Стало темно.
Оскалился всадник на коне костяном, а ветер, запутавшись в белых ребрах, задудел, загудел, распластал гриву да и выдрал со шматами гнилой кожи. Не отсюда это, из другого сна, но как они похожи!
Похожи, до того похожи, что у самых завзятых скептиков язык не повернется отрицать родство. У молодого тегина разве что черты помягче, да кожа светлее. Уж не приболел ли часом? Ох не дело, только не сейчас.
— Жарко, — пожаловался Лылах-шад, опускаясь на подушки, принял кубок, поднесенный карлицей, кинул в рот виноградину, разжевал — кислотень, и косточки горькие.