– Они ушли наверх. Девочку вызвали. Как ее зовут, Кристин? Она положила на тебя глаз, дружище.
– Ничего подобного.
А Эрик и забыл, какой прямолинейной могла быть Лори. Они толком не общались уже несколько месяцев, с самого его расставания с женой.
– Когда ты беседовал с Максом, она мне все уши прожужжала про то, какой ты замечательный. И за мной она приглядывает. Всегда бывает одна такая.
– Какая?
– Такая. Девушка-которая-одевается-слишком-вызывающе. Такая в каждом отделении есть, на любой работе.
Эрик никогда не обращал внимания на то, как одевается Кристин. Но то, что она красива, он не мог не заметить, – он же не слепой.
– А еще помнишь Сэнди-медсестру? Она так разволновалась и обрадовалась, когда я попросила тебя спуститься. Теперь, когда ты развелся, они открыли на тебя охоту.
– Я еще не развелся.
– Ой, да ладно. Ты же подал на развод?
– Да. Но еще ничего не кончилось.
– Да брось, это просто переходный период. Ерунда.
Эрик и сам не смог бы объяснить, почему для него это имеет такое большое значение.
– Прости меня за занудство – это профессиональное.
– Ничего, мне тут птичка насвистела, что переходный период у одиноких докторов обычно бывает очень коротким.
Эрик взглянул на часы.
– Могу я откланяться? Я уже опаздываю.
– А куда ты спешишь?
– Домой, – автоматически ответил Эрик.
Лори фыркнула.
– Ты имеешь в виду тот дом, который в скором времени станет домой твоей бывшей жены? Но зачем?
– Мне нужно… отвезти чек.
– А ты когда-нибудь слышал о таком полезном изобретении, как почта? – Лори удивленно вскинула брови. – Нужно просто положить чек в то, что называется конвертом, – и вуаля, они принесут его ей прямо к дверям.
– Я… я обещал кое-что сделать по дому. Постричь лужайку.
– Ночью?
– Темнеет только в девять.
Эрику не хотелось продолжать этот разговор. Он давно заметил, что на врачей всегда накладывает определенный отпечаток их специальность: вот он, например, очень много думал – как и положено психиатру, а Лори была жесткой и резкой, как и свойственно врачу приемного отделения. Ей надо было вскрыть нарыв и почистить рану, как бы больно для пациента это ни было.
– А она сама не в состоянии постричь эту долбаную лужайку? Или нанять кого-нибудь?
– Мне нравится стричь лужайки. И кроме того, так я смогу увидеть Ханну, хотя сегодня не моя очередь. – Эрик не хотел слушать ее, не сейчас. – Тебя-то это почему так волнует?
– Мне не нравится смотреть, как тебя используют. Это неправильно.
– Она не использует меня.
– Она мне вообще никогда не нравилась, она стерва.
– Так, ладно, давай оставим это. – Выслушивать гадости о Кейтлин Эрик вовсе не собирался. Он все еще не совсем понимал, почему она захотела с ним развестись, хотя и подозревал, что корни этого ее решения уходят в далекое прошлое. Они познакомились в Амхерсте, и она вышла за него замуж сразу после вручения дипломов, но когда у него началось тревожное расстройство, он заметил, что она к нему охладела, разочаровалась в нем. Она хотела, чтобы он был бесстрашным, лишенным сомнений альфа-самцом, чтобы, идя по головам своих коллег, поднимался к вершинам служебной лестницы, чтобы вошел в число лучших специалистов, о которых пишут в журналах. Она влюбилась в картинку, в образ, в резюме – не в живого человека, и когда увидела в его железной броне брешь, его судьба была предрешена. Даже потом, когда он справился со своими тревогами и у них родилась дочь, она никогда больше не смотрела на него так, как раньше. И рождение ребенка не помогло – все стало только хуже.