– Понимаю. – Эрик вынул из коробки салфетку и протянул ее Максу. – Вот, возьми, пожалуйста.
– Спасибо. – Макс вытер глаза, на его щеках выступили красные пятна. – Простите, я знаю, это стыдно – сидеть здесь и плакать, как маленький.
– Это вовсе не стыдно. Это по-человечески. Ты сегодня проделал огромную работу, я знаю, это было нелегко.
– Это… отстой. Просто… отстой.
Теперь Эрик был совершенно уверен в диагнозе ОКР и прекрасно знал, что делать дальше.
– Макс, я выпишу тебе рецепт. Это лекарство действует не сразу, но ты должен набраться терпения. Кроме того, тебе надо будет сделать анализ крови. А в субботу вечером, в восемь, я жду тебя здесь – у меня как раз будет свободное время, раньше нет.
– Отлично. – Макс выглядел спокойнее, лоб его разгладился. – А какое лекарство вы хотите мне выписать?
– «Флуоксетин». Или, как его еще называют, «Прозак». – Эрик уже выписывал это средство, и результаты были неплохие, но он должен был отслеживать возможные неприятные последствия его применения. – Позвони мне сразу же, если вдруг почувствуешь необычное возбуждение и беспокойство. Ты понял меня?
– Да. Спасибо, – сказал Макс, вытирая глаза.
Утром в понедельник Эрик вышел из лифта в правом крыле больницы и двинулся по ярко освещенному коридору, на ходу вытаскивая из кармана ключи. Он провел бо́льшую часть ночи, размышляя то о Максе, его бабушке и Рене, то о возможности получить право на приоритетную опеку над Ханной. К утру он принял решение и решил позвонить своему адвокату сразу после утреннего совещания.
Дойдя до двери психиатрического отделения, он приложил карточку к электронному замку, потом вставил ключ и открыл дверь, которая закрылась за ним, как только он вошел – это было сделано в целях безопасности. За дверью было маленькое помещение, а дальше – еще одна дверь. Таким образом получался своеобразный шлюз. С того момента как Эрик начал здесь работать, в его отделении не случалось побегов или серьезных эксцессов – и Эрик очень рассчитывал, что так будет и дальше.
Он открыл дверь и вошел в отделение. Оно имело прямоугольную форму, у входа находился медицинский пост и большой телевизор, перед которым стояли диван и несколько стульев – это была территория для персонала. На стенах висели полки с книгами, а под ними стояли столы со старыми компьютерами, пожертвованными благотворительными организациями.
Слева были палаты пациентов, а справа – кабинеты персонала, комнаты для совещаний, кухня и несколько палат для пациентов, которые требовали особого присмотра; все двадцать палат для пациентов были одиночными – этого требовала безопасность. Пациенты в отделении были разные по возрасту – от восемнадцати до девяноста лет – и по степени расстройства: здесь были и шизофреники, и страдающие раздвоением личности, и находящиеся в депрессии. Один из пациентов пытался покончить с собой, еще двое занимались членовредительством. Летом пациентов было немного, а с наступлением холодов становилось больше. В центре отделения находилась столовая, а за ней – комната для медсестер, в целях безопасности имеющая прозрачные стены из толстого плексигласа. Таким образом, сестры могли видеть все, что творится в отделении и в маленьком дворике сразу за ним, который был построен по требованию Министерства здравоохранения: видимо, в министерстве считали, что свежий воздух очень полезен психически больным людям. Эрик никогда не говорил чиновникам из министерства, что на самом деле больные в этом дворике в основном курят: вообще-то курить в больнице было строго запрещено, но у Эрика рука бы не поднялась забрать у психопата его сигареты.