Рассовав револьверы по карманам, Атаман и Лип Тулиан собрались уходить.
Атаман взял журналиста за руку:
— До свидания, Шампион! Большое спасибо вам!
Шампион смущенно улыбнулся:
— Полно вам, господин Русениек. Такой пустяк, эти маузеры!.. Не стоит благодарности. Я с радостью сделал бы для вас гораздо больше. Если у вас будет какое-либо поручение, пожалуйста, всегда к вашим услугам!
— Верю, Шампион! Возможно, в другой раз. Пока что единственное, чем вы можете быть нам полезны, — сообщайте миру истинную картину событий… Пошли! — кивнул он Липу Тулиану.
Но Шампион вдруг преградил им дорогу:
— Постойте, постойте! Так просто вам не отделаться! А как насчет обещанной информации? — Он снова превратился в журналиста. — Моя газета выходит шесть раз в неделю, и наш главный редактор — сущий крокодил! Если каждый день я не буду скармливать ему определенную порцию строчек, он проглотит меня самого!
— Бомб вам пообещать не могу, — улыбнулся Атаман. — Но в ближайшее время произойдет событие, за которое редакция, полагаю, заплатит вам двойной гонорар.
Оставшись один, Шампион, довольный собой и всем миром, принялся шагать по комнате из угла в угол. Наконец он подошел к окну. И первое, что ему бросилось в глаза, — это широкая спина начальника тайной полиции Регуса. Отворив парадную дверь дома напротив, Регус вошел. И через минуту в одном из окон третьего этажа вспыхнул свет, впрочем тут же исчезнувший за опущенными шторами. Шампион задумался. Инстинктом журналиста он понимал, что за этими шторами прячется какая-то тайна…
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
свидетельствующая о том, что экспроприация — дело серьезное
1
— Привет, братцы! — раздался озорной петушиный голос.
Коля Двинской со своим хохолком каштановых волос и впрямь напоминал драчливого петушка. Трудно было себе представить, что этот семнадцатилетний подросток и есть тот самый Брачка, которого Атаман по искусству стрельбы считал себе ровней.
При виде посторонней женщины Брачка смутился, не зная, как себя вести. Потом набрался храбрости — была не была! — и стал рассказывать:
— Иду сюда, гляжу — наши с солдатами дерутся. Я скорей на помощь. Да сам знаешь, как там, — на десятерых одна пушка. Пришлось в Интерим-театре прятаться. На сцене поднялась пальба, а в зале тьма. Я сразу смекнул — окружили меня. Как свет в зал дали, гляжу — со всех сторон эти типы с оружием. Переоделись, гады, в штатское, поди разбери их. Орут: «Руки вверх!» А я прыг на сцену, пушку свою выхватил. Сейчас, думаю, закачу им представление. Да тут одному удалось сбоку ухватить мой маузер за ствол. Я на него дуло сворачиваю, а он на меня, пока вся орава не подоспела на помощь. Хотел выстрелить, да аккурат в этот момент какой-то гад чуть стукнул по стволу вбок, а пуля-то и прошила мне левую руку. Ну, думаю, влип! Да повезло мне — вывернулся и на улицу выбежал. На Пушкинском бульваре народищу пропасть. Такая паника поднялась, что я и сам-то малость струхнул. Ну я незаметно под какую-то телегу — юрк! А телега, на счастье, низкая, как у пивоваров, понял? Лежу и слышу — один шпик оправдывается: «Что поделаешь? Везучий человек, под счастливой звездой родился. Мы по нему больше двухсот патронов выпустили». Заливают, как всегда. Хоть лупили и покрепче, чем в театре, но больше сотни определенно не было! — И Брачка залился смехом.