– У нее его нет.
– Простите?
– Какой у нее может быть характер? Она еще школьница, мистер Тальбот.
– Мисс Чамли…
– О школьницах у меня нет никакого мнения. От них нечего ждать понимания, сочувствия или еще чего-то. Они как флюгер на ветру. Да вот хотя бы мои сестры – если бы не матушка, они бы сбежали с первым же встречным в мундире.
– Мисс Чамли уже не школьница.
– Она хорошенькая, признаю, веселая, с зачатками ума…
– С зачатками?!
– Послушная…
– Мистер Бене!
– А что такое?
– Лейтенант Деверель теперь на «Алкионе», а он отъявленный…
– Задира, мистер Тальбот? Мне он не понравился, хоть я его почти не знаю.
– Мистер Аскью сказал мне… Мистер Аскью сказал, что Джек-красавчик…
– Во всяком случае, это ему я обязан своим прискорбным изгнанием.
– Но, мистер Бене, простите – «изгнание»? Вы, похоже, счастливы. Ваше непринужденное обращение, само выражение лица – столь радостное, сэр…
Лейтенант Бене был, казалось, удивлен и недоволен. Он надел зюйдвестку.
– Неужели вы серьезно, мистер Тальбот! Я – и счастлив?
– Прошу прощения!
– Будь я человеком ограниченным, мистер Тальбот, я бы завидовал вашему положению. Вы влюблены в мисс Чамли, не правда ли?
– Конечно.
Лицо у лейтенанта Бене было мокрое, но не от слез, а от дождя или от брызг. Золотые кудри метались по лбу. Подзорная труба у него под мышкой казалась настолько неотъемлемой частью всей фигуры – как моряка, так и человека, – что, когда он вдруг выхватил ее и взбежал обратно на шканцы, это выглядело как если бы он вытянул еще одну конечность, которая прежде была сложена, словно у насекомого.
Лейтенант направил трубу на горизонт. Затем обратился к Камбершаму, и некоторое время оба джентльмена держали подзорные трубы, параллельно их направив и ухитряясь при этом все время стоять прямо, чем вызвали мое восхищение. Мистер Бене сложил трубу и бегом возвратился ко мне.
– Китобойное судно, мистер Тальбот. Они не подойдут, даже если дать сигнал бедствия.
– Мистер Бене, вы сказали – «завидовать вашему положению»?
– Я о письме, сэр. Мне следовало передать его вам в руки, но вы хворали. Я отдал вашему слуге.
– Виллеру?
– Нет, не ему, другому. Эй, вы там! Не сводить глаз с горизонта, не то шкуру спущу! Даже не сообщил о судне!
Этот рев, весьма напоминающий рык капитана Андерсона, исходил, однако, от лейтенанта Бене. Откинув голову, он обратился к верхушке того, что осталось от грот-мачты, а затем повернулся ко мне и продолжил обычным своим голосом:
– Вот полоумный! Думаю, мы еще с вами увидимся.
Лейтенант поднял руку, отдавая салют, и прежде чем я успел ответить, поспешил вниз по трапу. Я так же проворно вбежал в коридор в поисках Филлипса. Он явился и, когда я потребовал письмо, шлепнул себя ладонью по голове, укоряя ее в том, что она дырявая, ровно решето. Но я-то болел, а ему, мол, нужно успевать и туда и сюда… Я нетерпеливо его слушал и наконец отослал прочь, искать письмо, на что ему потребовалось немалое время. Это дало мне возможность предвкушать, какие бесценные сокровища содержатся в послании. Длинное письмо от мисс Чамли, написанное бессонной ночью после бала! Или быть может, признаваясь в своем чувстве еще более откровенно, чем я, она передает мне свой дневник – куда более искренний, чем мой, ибо выражение моих чувств ограничивает обычная мужская сдержанность. Тут и трогательный рассказ о смерти любимой матушки, и засушенный цветок из садов Уилтон-хауса