– Давно я не был так тронут людской добротой – прямо история Главка и Диомеда, как у Гомера[92]. Помните, они поменялись доспехами: золотые на медные… Так вот, мой дорогой друг, я обещал вам всего лишь медные доспехи покровительства моего крестного, а вы не пожалели для меня золотых!
– Признаюсь, эта история прошла мимо меня. Но я рад, что угодил вам.
– Благослови вас Бог!
Чарльз улыбнулся, улыбка вышла чуть неуверенной.
– Да ничего я не сделал. Во всяком случае, ничего особенного.
– Составите мне компанию для первого визита в общество?
– Помилуйте! Видите эти бумаги? Вода, галеты, говядина, свинина, бобы, и все должно… Кстати, надо бы проверить, как там Кумбс с работой справляется, да и обход…
– Ни слова больше. Пойду один. Итак – вперед!
Я покинул кают-компанию и бесстрашно взлетел вверх по трапу в пассажирский салон. Там сидел Олдмедоу, командир нашего славного войска. Он узнал меня только через пару мгновений.
– Господи, Тальбот! Что вы сделали, старина, – завербовались во флот? А что скажут дамы?
– Что скажут? А что они скажут? Да вот пусть сами и скажут!
– Скажут, что чернь должна знать свое место и не лезть туда, куда ее не пускают для ее же блага. Лучше вам держаться тут, а то, не ровен час, какой-нибудь старшина угостит линьком за безделье.
– О нет, не посмеет! Не одежда делает джентльмена джентльменом. Зато мне удобно, тепло и сухо. Можете вы сказать то же самое о себе, сэр?
– Нет, не могу. Увы – я не на столь короткой ноге с судовыми офицерами.
– Не понял?
– Я обязан следить за подчиненными, и мне некогда водить дружбу с флотскими, чтобы те наряжали меня в матросские робы. Простите, мне пора.
Олдмедоу вышел из салона, ловко придерживаясь руками за леера и вьюшки. Похоже, ему хотелось избежать ссоры. Вообще-то он добрый малый, но в его словах слышалась нотка раздражения. Неудивительно – по мере разрушения судна росла опасность, которой подвергались наши жизни, а вместе с ней портились как характеры пассажиров, так и отношения между ними. Начались трения. Мистер Брокльбанк, который раньше смешил, теперь начал раздражать. Пайки – мать, отец, дочери – похоже, перессорились между собой. Мы с Олдмедоу…
Эдмунд, держи себя в руках!
Я выглянул из огромного окна. Море изменилось: суровое, покрытое до самого горизонта белыми барашками, которые пытались нас догнать, но исчезали, поглощенные бурунами. Ровный ветер перемежался резкими порывами, швыряя водяную пыль над волнами, которые бежали мимо, быстрее хода корабля.
Я невольно передернулся. Оживленный переодеванием в моряцкую форму, я не заметил, как ощутимо похолодало – даже здесь, в салоне.