Благодаря заботливому сыну она имела возможность нанимать соседку для уборки дома, мытья посуды и прочих мелких дел. За вполне умеренную плату другая соседка готовила вкусные блюда.
Так и должно быть. Ведь Мария Илизаровна была из хорошей дворянской семьи Санкт-Петербургской губернии. Родственники ее были всегда достойными гражданскими и военными чинами. И она отлично помнила об этом, старясь соответствовать им и манерами, и образом жизни.
Мать и сын сидели в просторной комнате с камином на первом этаже двухэтажного дома. Съезжать из городской роскошной квартиры в это богом забытое место казалось Марии Илизаровне тогда, много лет назад, наказанием немного лучшим, чем тюрьма. Но она прижилась. И сейчас ценила и свежий воздух, и фруктовые сады, и наивных соседей, которым так легко морочить голову. Раньше здесь была деревянная халупа. Три года назад на ее месте вознеслось просторное каменное строение. Пришлось сыну немало походить по инстанциям, чтобы получить разрешение на него. Получил. Он всегда все получал, чего хотел. И даже больше.
Изящными пальцами держа чашку из тонкого китайского фарфора, она сделала небольшой глоток чая. Блаженно прижмурилась – чай сын достал настоящий английский, а не то сено, что называется «грузинским чаем», за который чаеводы получают от государства Героев Социалистического Труда, а от потребителей – заслуженные проклятия.
Король осушил свою чашку в три глотка, и Мария Илизаровна осуждающе посмотрела на него – чай так не пьют.
Она раскаивалась, что в свое время не смогла в полном объеме привить ему изысканные манеры, чтобы он выглядел истинным представителем дворянского сословия. Хотя, надо отметить, результат и так получился недурственным – в движениях, повадках, речи Лилиана просматривался аристократизм, который никогда не будет доступен пролетариату, как саранча сожравшему чудесную страну с ее балами, выездами, дворянскими собраниями. Однако она не сумела привить ему ненависти к Совдепии – он слишком долго находился под воздействием учителей и сверстников. Но главное она сделала – внушила ему чувство превосходства над серой массой. Сын с детства знал, что все существуют для него, а не он для всех. Она выбила из него проклятый дух рабского коллективизма.
Но и он сам оказался способным учеником. Даже чересчур способным…
Она сделала еще один глоток, поставила чашку на блюдце, взяла на кончик серебряной ложки немного вишневого варенья, отведала его и блаженно закатила глаза. В этом вкусе было что-то от ее далекого гимназического детства.