— Перестань! — крикнул Камилл, бледный от волнения,
— Раз Камилл не хочет — не читай, — сказал Крчма.
— А если не хотел, зачем брал газету с собой? — возразил Пирк, но читать дальше не стал и неохотно вернул газету раздосадованному Камиллу.
Мишь «по протекции» вылила Крчме остатки кофе. При этом что-то стукнулось о дно его алюминиевого стаканчика, и Крчма, к своему изумлению и к бурной веселости остальных выудил из стаканчика кусочек канифоли.
— Ну, спасибо тебе! — Крчма бросил канифоль Павлу Пирку, владельцу котелка и признанному скрипачу; еще в четвертом классе, в те времена, когда над Чехословакией стягивались тучи нацизма, Пирк на школьной вечеринке после «Крейцеровой сонаты» с успехом сыграл «Некогда были чехи юнаками…».
Обнаружение причины того, почему коммунальный кофе, выпитый во славу освобождения, имел странный привкус скипидара, вызвало общую громкую реакцию, Крчма вдруг понял: да ведь они еще, в сущности, дети) В их простодушном веселье вместилось сейчас все — и буйная юность на старте жизни, и ощущение свободы после шести черных лет, и перспектива мирного будущего… И он немножко позавидовал им.
Мариан разливал остатки рома.
— Аккуратней, ты не в Кане Галилейской, нас восемь глоток, а Роберту Давиду полагается двойная, — заметил Ивонна и, как бы спохватившись — но слишком уж нарочито, — закрыла рот ладонью: ну да, выдала Крчме секрет! Впрочем, это довольно старая новость. Горе учителю, у которого нет прозвища! Это доказательство его черствости и нелюбви к ученикам.
— За что будем пить?
Вместо ответа из угла кухоньки донеслось знакомое похрапывание: герой сегодняшнего приключения, обессилевший вконец Гейниц уснул крепким сном виноватого.
— Пожалуй, и нам давно пора на покой, — сказал Крчма.
— В день, когда случилось столько курьезного, спать не полагается!
Все стояли с посудинками в руках, словно ждали какого-то решающего, ключевого слова.
— Пью за то, чтобы в будущем все невзгоды вы принимали тоже как нечто курьезное. И чтоб вы всегда так же естественно, как сегодня, проявляли взаимную солидарность.
Чокаться к Крчме подходили по очереди — посуды было мало, ее передавали из рук в руки. Добродетельная и праведная Руженка Вашатова и раньше-то покашливала, видимо, простудилась во время ночной экспедиции, а глотнув рому, и вовсе зашлась, как того и ожидал Крчма; на глазах у нее выступили слезы.
— Вы — первый мужчина, от которого я получила пощечину, — сказала Ивонна, с восторгом протягивая Крчме свой стаканчик,
— Скромно надеюсь, что и не последний
Мишь подошла последней — ром у нее был налит в крышечку от какой-то баночки из-под косметики. На секунду дольше, чем прочие, глядела Мишь в глаза бывшего своего учителя.