Странно: предвидишь ведь, в чем суть дела, но только, когда это высказано вслух, чуть ли не с возмущением чувствуешь себя захваченным врасплох.
— Пошварж работает в институте с самого его основания; можно даже сказать, он вместе с Мервартом его организовал. Послушай, Люция, ты серьезно убеждена, что вашим заведением после Мерварта должен руководить Мариан?
— А почему нет?
Чего больше заслуживает самонадеянность этого, сменяющего нас, поколения: уважения за хищную хватку или возмущения этой ничем не прикрытой дерзостью, лишенной даже намека на самокритичность?
— Хорошо, перевернем вопрос: какие заслуги перед Институтом гематологии имеет Мариан?
— И это спрашивает его новоиспеченный тесть? Вместо того, чтобы поддержать его заслуги?
— Ты хотела сказать — надлежащим образом раздуть их… — Хароус твердо посмотрел в глаза дочери — она выдержала взгляд без следа смущения. — Давай уясним себе: научная деятельность Пошваржа куда обширнее и многостороннее; к тому же он на десять лет старше Мариана.
— Но дело не в количественных и не в возрастных критериях: Мариан за свою работу получил Государственную премию А то, что он молод, не должно служить препятствием. Или ты забыл, о чем сам говорил в своем докладе на женевском симпозиуме — на этом широком форуме, в моем и даже Мариана присутствии? Я-то помню твои слова довольно точно: «Молодость в науке имеет одно существенное преимущество: ее мысль идет не по заезженной колее. А для того чтобы занять новую точку зрения, свободную от предрассудков, как правило, бывает необходимо свернуть с заезженной колеи…»
— Но то, что я там говорил, касалось специальных исследований.
— А разве Мариан — не специалист, с самого начала сосредоточившийся на решении одной очень важной проблемы?
— В том-то и суть нашего спора, Люция. От руководителя подобного института требуется умение координировать и обобщать результаты отдельных исследований, создавать на их основе широкие, объединяющие концепции. Для этого, помимо ума, нужны обширные, поистине энциклопедические знания. А такой узкий специалист, как Мариан — именно в силу своей относительной молодости, — иметь их просто еще не может.
— Не может — и точка? А я-то думала, что ты, вероятно, единственный академик, свободный от предрассудков старшего поколения, просто мой вечно молодой папа, да еще с чувством юмора! Впрочем, Мариан тоже ведь не мальчик, до сорока лет ему всего несколько месяцев. И в ящике у него коробочка с ленточкой лауреата.
— На колу висит мочало, не начать ли нам сначала. Ладно, дочь моя, крещенная именем Люция, скажу тебе прямо: не знаю, кто сегодня сможет объективно взвесить долю Мариана в работе трех авторов. Когда его приняли, видимо по настоянию Мерварта, в группу исследователей, он был еще студентом; Мерварт, строго говоря, уступил любимому ученику собственное место в этой группе, предполагая в какой-то степени руководить его работой; формально это называлось шефством. От своей доли в премии Мерварт великодушно отказался. По-моему, случай уникальный; в подавляющем большинстве мы видим обратное: сотрудники трудятся, а славу и почести без зазрения совести огребает шеф. Мариан, бесспорно, талантлив, и он честно вложил в дело много труда. Но составляла ли его часть работы действительно хоть треть этого коллективного открытия? Почему же вскоре после их признания один из трех авторов с досадой покинул институт, а второй заявил, что впредь поищет другого партнера?