— Разве я чем-нибудь обидел вас? — спросил он, пристально смотря на нее.
— Нет, конечно, нет, — отвечала она, глядя на него своими широко раскрытыми глазами. — Почему вы об этом спрашиваете?
— Потому, что вы не были такой на пароходе.
— Я оставила свое пароходное обращение, повесив его за дверью. Мне оно не понадобится в Нью-Йорке.
— Мне очень этого жаль!
— Не понимаю, почему. — Ей стоило большого труда, чтобы не сделать того, чего, по ее словам, она никогда не делала, — расплакаться. Но она приняла суровый, неприступный вид.
— Вы не понимаете? Значит, вы не понимаете, какое значение имеет для меня считать вас своим другом.
— Я, действительно, не думала об этом, мистер Рольс.
— Очевидно, нет. Но я думал. Послушайте, мисс Чайльд, не настроила ли вас каким-нибудь образом моя сестра против меня или нашей дружбы?
— Что за фантазия! — воскликнула Винифред. — Она, насколько я помню, очень нежно отзывалась о вас, и говорила, что вы очень милый брат.
— В таком случае, почему вы так холодны со мной теперь, после того, как были так милы на пароходе?
— А, вот в чем дело! Это было для кинематографа, трогательная сцена. Неужели вы не понимаете?
Этот грубый ответ на его серьезную просьбу объяснить, в чем дело, был для Питера ударом пощечины. Наконец, она добилась успеха, заставив и его стать холодным.
— Мне очень досадно, что я плохо понял, — сказал он тоном, которого она раньше не слыхала от него. — Теперь, я, конечно, понимаю. Во всяком случае, мисс Чайльд, я должен быть благодарен этому кинематографу за несколько очень приятных часов. Вот идет человек осмотреть ваш багаж. Укажите ему, что вы британская подданная, и он вас не будет беспокоить. И я тоже!
Питер приподнял шляпу, и его улыбка словно ударила ее по голове молотком.
— Прощайте, — ответила Вин поспешно, уже испугавшись достигнутого успеха. — Благодарю вас за ваше участие в кинематографе.
— Мне очень досадно, что я оказался несостоятельным. Прощайте и желаю, чтобы вам повезло!
Он отошел, но не совсем. Не оборачиваясь, чтобы еще раз посмотреть на нее, он остановился, вступив в разговор с таможенным чиновником. Вин была даже рада, что сказала эти ужасные слова о кинематографе: этот ужасный человек заслужил их.
«Я в последний раз вижу его», — сказала она себе. В этот момент Питер вернулся, чопорно приподняв шляпу.
— Я хотел только сказать, — заявил он, — что кинематограф или не кинематограф, но я надеюсь, что, если я смогу вам оказать теперь или позже услугу, вы предоставите мне эту привилегию. Мой адрес…
— У меня есть адрес вашей сестры, благодарю вас, — отрезала она, словно ножницами. — Ведь, это одно и то же?