Неосторожное напоминание о болезни вызвало у девушек еще приступы. Когда им стало легче, они прилегли на своих диванах или откинулись на креслах, с бледными лицами, закрыв глаза. И именно в этот момент Питер Рольс стремительно распахнул дверь. У всех у них кружилась голова, но удивление при виде мужчины, и притом не пароходного служителя, было столь велико, что на несколько минут подействовало, как лекарство. Ничего неприличного не произошло ни с одной из пяти, пока красивая черная голова не исчезла снова, и дверь не закрылась.
— Мужчина! — вздохнув, произнесла мисс Девере, высокая девушка в золотистом газовом платье из желтого шифона.
— Да, дорогая. Интересно знать, что ему здесь нужно! — прошептала мисс Карроль, девушка в розовом.
— Можно подумать, что он хотел посмотреть на нас, — заметила мисс Тиндаль, особа в зеленом.
— Красив ли он? — имела мужество спросить мисс Ведрин, девушка в черном, с прекрасными рыжими волосами и длинными черными ресницами.
— Право, не знаю, милочка, — отвечала мисс Девере, сидевшая ближе всех к двери. — Не было времени, чтобы разглядеть его. Я только что подумала: Боже мой, неужели нам придется показываться, а потом: нет, слава Богу, это — мужчина, и вдруг он вошел.
— Что бы мы делали, если бы вошла женщина, и нам пришлось бы показываться? — спросила мисс Ведрин, главной специальностью которой были ее профиль и длинная белая шея.
— Это была бы не женщина; только чудовище может думать в подобную погоду о платьях, — произнесла золотоволосая мисс Карроль. — Подумать только: изображать из себя модель! Я бы не смогла. Я бы просто свалилась и умерла.
— Мне кажется, я никогда не сочувствовала так животным в ноевом ковчеге, как теперь, — сказала смешливая мисс Винифред Чайльд, которую дома звали просто уменьшительным именем «Вин», — можно ясно представить себе бедных животных в ковчеге, выступающих процессией и выставляющих на показ свои шкуры, полосы или пятна, подобно нам.
— Говорите, пожалуйста, только о себе, если вы говорите о пятнах, — сказала мисс Девере, которая, как и остальные, никогда не обращалась к мисс Чайльд, как к англичанке, со словом «милочка».
— Я имею в виду леопардов, — пояснила та, — но я боюсь, что то, что нас привело в хорошее настроение, было лишь минутным возбуждением.
— Какое еще возбуждение? — с негодованием спросили все разом.
— От того, что в комнату заглянул мужчина.
— И вы называете это возбуждением? Где вы жили до сих пор?
— Ну, хорошо, пусть будет удивление. Но разве было бы лучше, если бы вместо него вошла мадам?