- Bureaux, oui, (Кабинеты, да) - повторил Кингсли, и Мэтью просиял, явно
довольный тем, что добился хоть какого-нибудь поощрения и понимания от новичка.
Кингсли последовал за младшим мальчиком в библиотеку, где Мэтью отчаянно
искал французское слово для обозначения места, по-видимому, не понимая, что ряды
за рядами книжных шкафов говорили сами за себя.
- Библиотека, - сказал Мэтью. - Trois, - очевидно он хотел объяснить, что здание
состояло из трех этажей.
Он знал, как сказать слово «этажи» не лучше, чем слово «библиотека», вместо
этого он сложил руки одну над другой. Кингсли кивнул, будто понял, хотя по правде
это выглядело, словно Мэтью описывал гигантский сэндвич.
Несколько учеников в креслах изучали Кингсли с нескрываемым интересом. Его
дед говорил, что в школе Святого Игнатия проживали сорок или пятьдесят
воспитанников. Некоторые были сыновьями богатых католических семейств, которые
хотели традиционного иезуитского воспитания, в то время как остальные были
представителями проблемной молодежи, определенными сюда судом, подлежащими
перевоспитанию. Из-за их школьных одежд, одинаковых лохматых причесок, Кингсли
не мог отличить удачливых сыновей от опекаемых судом.
Мэтью увел его из библиотеки. Следующим зданием по пути была церковь, и
мальчик помедлил на пороге, прежде чем ухватиться за ручку двери. Потянувшись
пальцами к своим губам, он показал всеобщий знак соблюдения тишины. Затем, так
аккуратно, словно она была сделана из стекла, он открыл дверь и проскользнул
7
Принц. Тиффани Райз.
внутрь. Кингсли навострил уши, как только он услышал звуки фортепиано,
извлекаемые с безошибочной виртуозностью. Он наблюдал, как Мэтью на цыпочках
вошел в церковь и подкрался к двери святилища. Гораздо менее осмотрительно
Кингсли проследовал за ним и заглянул внутрь.
За роялем сидел молодой человек, худой, угловатый, с очень светлыми волосами,
подстриженными в гораздо более консервативном стиле, чем длинная до плеч грива
Кингсли.
Кингсли смотрел, как руки белокурого пианиста танцевали вдоль клавиш,
вызывая к жизни самые изумительные звуки, которые он когда-либо слышал.
- Равель, - прошептал он себе под нос.
Равель – величайший из всех французских композиторов. Мэтью посмотрел с
паникой в глазах и шикнул на него снова. Кингсли покачал головой с презрением. Что
за мелкий трус. Никто не должен быть трусливым в присутствии Равеля.
Равель был любимым отцовским композитором и теперь и Кингсли тоже. Даже