через царапины на виниловых пластинках отца он слышал страсть и потребность,
которая пульсировала в каждой ноте. Часть Кингсли хотела закрыть глаза и дать
музыке омывать его. Но другая его часть не могла заставить себя отвести взгляд от
молодого человека за роялем, который играл фрагмент Концерта для фортепиано с
оркестром Соль мажор. Он узнал ее мгновенно. В концерте эта часть начиналась со
звука удара кнутом.
Но он никогда не слышал, чтобы его играли вот так, так близко к нему, что
Кингсли чувствовал, будто он может дотянуться и вырвать ноты из воздуха, сунуть их
в рот и проглотить целиком. Настолько красивыми были музыка и молодой человек,
играющий ее. Кингсли слушал музыкальный отрывок, неприкрыто разглядывал
пианиста. Он не мог решить, что из этого его волнует больше.
Пианист был, бесспорно, самым красивым юношей, которого Кингсли
доводилось видеть за все свои шестнадцать лет. Несмотря на свое тщеславие Кингсли
не мог отрицать, что сейчас встретил равного себе. Но кроме внешней красоты
пианист был прекрасен как та музыка, которую он исполнял. Он носил школьную
форму, но отказался от пиджака, без сомнения, нуждаясь в свободе движений рук. И
хотя он был одет, как и все остальные мальчишки, он был совершенно не похож на
них. Для Кингсли он казался скульптурой, обращенной к жизни каким-то
волшебником. Его бледная кожа была гладкой и безупречной, элегантный нос с
горбинкой, лицо оставалось совершенно спокойным, даже когда он выжимал
восхитительные звуки из черного ящика перед ним.
Если бы только… если бы только отец Кингсли мог быть с ним сейчас, чтобы
услышать эту музыку.
8
Принц. Тиффани Райз.
Если бы только его сестра, Мари-Лаура, была здесь, чтобы танцевать под нее. На
мгновение Кингсли позволил себе оплакать своего отца и свою отсутствующую
сестру. Музыка сгладила острые углы его горя, впрочем, Кингсли поймал себя на
улыбке. Он должен был поблагодарить молодого человека, прекрасного белокурого
пианиста, за подаренную ему музыку и шанс вспомнить отца, хоть раз, без боли.
Кингсли начал входить в святилище, но Мэтью схватил его за руку и покачал головой
с предупреждением.
Музыка прекратилась. Блондин пианист опустил руки и посмотрел на клавиши,
как будто в молитве, прежде чем опустить крышку на клавиши и встать. Впервые
Кингсли отметил его рост, он был выше 190 см. Может быть, даже больше.