Юайс осторожно прикрыл дверь, которая была подперта упругой пружиной. Поднятая шнуром защелка упала в предназначенный для нее паз, и дверь снова закрылась.
– Заходи, защитник, – донесся слабый голос из глубины дома. – Кто с тобой? Я не разглядел…
В небольшой комнате у камина, угли в котором уже подернулись пеплом, сидел в плетеном кресле, кутаясь в плед, седой старик. Волосы топорщились на его яйцеобразной голове редким пухом, глаза слезились, руки дрожали, но слабый голос звучал весело.
– Два защитника, – закивал он сам себе, выпуская зажатый в руке конец шнура. – Но мантии новые, хотя уже пропахли какой-то дрянью. Как вас величать?
– Меня зовут Юайс, – опустился на такой же старый, как и хозяин дома, табурет защитник и удовлетворенно кивнул спутнице, которая тут же присела у камина и начала оживлять в нем огонь. – А это моя… ученица. Гаота.
– Хорошая ученица, – вздохнул старик. – Эх, если бы я скинул лет так шестьдесят-семьдесят, записался бы в наставники только ради таких учениц. Но что истлело, то истлело. Хотя, если смочить, вылепить да высушить… то все равно никакого толку. Прорицатель Крафти к вашим услугам. Впрочем, бывший прорицатель.
– Бывший? – поднял брови Юайс. – Разве ты не проявил чудо прорицания только что?
– Брось, защитник, – махнул трясущейся рукой старик и закатился сухим щелкающим хохотком. – Вон мое прорицание. Видишь дверь? Кухонька там. В кухоньке окно. У окна зеркальце прилеплено. Не слишком большое, все-таки не под мой возраст монетами разбрасываться. Но щелкнуть пальцами, чтобы разглядеть в том зеркальце, кто на моем крыльце толчется, я пока еще могу. Пустяшный фокус, а добавляет уважения, добавляет. Веры больше. А больше веры – больше денег. Ты бы подвинул табурет, защитник. Хоть на пару локтей от окна подвинул. Или возьми подушку в углу да сядь на нее, на пол, как твоя ученица. Спасибо, кстати, за огонь, спасибо. За мной тут ходит одна добрая женщина, но сегодня что-то припозднилась, ну так у нее хлопот много; ничего, прибежит еще. Или дочь пришлет. Дочь у нее красавица: не такая, как твоя ученица, защитник, но тоже хороша. Я млею, можно сказать, когда она приходит. Хотя по мне, и ее мамаша хороша. Ничего, что я разболтался? Один да один…
– Ноги? – спросил Юайс.
– Они самые, – пробурчал старик. – Дело такое, семьдесят лет уже, не мальчик вроде, но видел я дедков и в девяносто, что прыгали как мальчики. Застудил я ноги как-то по молодости, а вот беда от той стужи на шесть десятков лет и запоздала. Запоздала, да не разминулась.
– Можно? – спросила Гаота, подвинувшись к старику вместе с подушкой.