– Ива, – сказал Лёва про тростинки. – У нас есть парк с прудом, и растет в нем исключительно ива. Парк очень красивый. И можно плавать на лодках.
– Неужели нет ни одной березы?
– Нет, полярных березок – сколько угодно. Но они ростиком с кошку, вот с Тараса твоего Григорьича. Или с грибами можно сравнить. Грибы выше бывают. Они в тундре, и грибы, и тощие эти березки.
Заполярный круг. С ветром я уже познакомилась. Морозы бывают за сорок. Я поежилась. Как же здесь живут люди? Зимой без проблеска солнца. А из деревьев здесь только ивы и… столбы… Сколько их, деревянных столбов вдоль железнодорожной насыпи в тундре… Тысячи… И ни одной березки… Ни одной сосны… Ни одной елки…
Перед гостиницей зимний городок со снежными фигурами. Видно, их в каждом городе мастерят. Посреди мишек и зайцев возвышалась елка и сама с собой перемигивалась цветными фонариками. Снежные Дед Мороз и Снегурочка снежными руками щупали ветреный воздух.
– Шахтерская елка, – огоньки рябили в глазах, – откуда она, ведь на много километров нет тайги.
– Наверно, из-под Инты привезли, – предположил Лёва, – смотри, узкая какая. Приполярная.
Инта – недалеко отсюда, мы проезжали этот город на поезде. От нее полярный круг совсем рядом.
– Покатаемся с горки? – спросил Лева.
– Да-а! Да-а! Даааа! – кричу я, и ветер разносит мое настроение по всей великолепной тундре.
Ледяная горка высокая, с плавным длиннющим спуском. И тут мы одни. Так кто-то подстроил! Кто-то большой молодец послал на Землю большой ветер, который разогнал всех! И только нас оставил – влюбленных. Мы вскарабкались на горку, пригибаясь от ветра, которому не понравилось, что мы еще и наверх забрались. «Ну, ребятки, я вам задам!» – просвистел он, да как начал дуть одним порывом, как будто бы кнопку нажали в какой-то вселенской аэротрубе. Я поплотнее завязала капюшон, став, наверное, похожей на клушу, схватила картонку от одной из распотрошенных коробок из ближайшего магазина. Лёва схватил другую, и мы понеслись, вспоминая детство! У-ух, красота! Просто круто! Лёвка потяжелее будет, так что он нагнал меня в секунду, толкнул своим телом, я завертелась волчком на своей картонке, и – в сугроб носом, плечами – всем своим существом. Кубарем в сугроб… Лёва в меня тут же врезался.
И испугался.
– Прости, прости, Веточка! Я тебя не ушиб?
Как он меня назвал? «Веточка?»
– Кто я? Кто? – мне хотелось еще раз услышать!
– Веточка! Ты моя хрупкая веточка!
– Лёва! Лёва, я люблю тебя, Лёва! – непрошеные слезы, непрошеные слова, и то и другое неожиданно, торопливо, я уткнулась лбом в его лоб, в его лицо, в его плечи…