– Поздравляю с пополнением, – проговорила она с набитыми щеками.
Твердяна вслед за родительницей кинулась к матушке. Та, навалившись спиной на подушки, держала у своей груди чмокающий свёрточек и утомлённо улыбалась.
– Ах ты ж моя... – Голос Роговлады растроганно прервался, и она присела рядом, обняв матушку за плечи и заглядывая в крошечное личико новорождённой.
Твердяна с щекочущим рёбра любопытством тоже поглядела на сестричку. Не понять, на кого похожа: глазки-щёлочки, носик приплюснут, малюсенькие пальчики в какой-то белёсой смазке...
Малышка росла тихой и нетребовательной, а когда просила есть, не кричала, а робко мяукала – даже не сразу услышишь. В основном кормила её матушка Благиня, но и у Роговлады было молоко. Время от времени она, чтобы позволить утомлённой супруге выспаться ночью, давала дочке грудь, и та после такого кормления никого не беспокоила до самого утра. Впрочем, дочерью Лалады это её не сделало: свой первый глоток молока она получила от матушки Благини, а это значило, что быть ей белогорской девой.
Листопад за листопадом – срывались с веток годы. Сестрёнка, которую назвали Милой в честь супруги Лалады, подрастала, и Твердяна испытывала к ней неудержимую, осенне-грустную нежность. Девочка отвечала ей горячей привязанностью: когда Твердяна приходила домой с работы, подбегала к ней и с размаху обнимала, уткнувшись личиком и смешно, по-котёночьи урча. Выучилась она этому, подражая мурлыканью родительницы и сестры, а может, и молоко Роговлады так сказывалось.
Часто Твердяна ловила себя на том, что ищет в сестрёнке черты Вукмиры. Однако несмотря на внешнее сходство, Мила росла иной – пугливой, застенчивой и домашней: в отличие от Вукмиры, в горы её и калачом нельзя было заманить.
– Ну чего нам дома сидеть? Смотри, какой денёк! – в один из своих выходных уговаривала её Твердяна. – Я тебе покажу барашков... Диких. Видела бы ты, какие у них рога! У-у! А на ногах – словно чулочки белые. И цветочков там уйма. Ох и красивые же! Пойдём? М?
Мила задумалась. Горных барашков она никогда не видела, а цветы очень любила... Видя, что колебания младшей сестрицы вот-вот качнутся в пользу прогулки, Твердяна подхватила её в объятия, покружила и чмокнула в губы.
– Пойдём, Мила, ничего не бойся. Знаешь, как там хорошо? О-о! Один раз увидев, полюбишь эту красоту навеки!
Сестрёнка согласилась. Твердяне уже казалось, что она сломила в ней дух домоседства, но не тут-то было. Потянувшись к ярким цветам, за их колышимой горным ветром благоуханной стеной Мила увидела холодящую душу пропасть. Её лицо стало белее чулочков на ногах у диких баранов, и она зашаталась.