А тем временем придумать новую легенду. Когда Мэйсон вернется без инсулина, скажу, что, наверное, забыла его. Внезапно вспомню, как выкладывала упаковку дома на кухонный столик. Возможно, так даже лучше – если они будут думать, что у них нет лекарства для Корби, скорее оставят ее в доме. Особенно если поверят, что она в любом случае обречена умереть. Да и Шон, вероятно, решит, что его не обвинят в убийстве Корби, если она умрет естественной смертью.
– Если стоять к дому лицом, мы подошли слева, – рассказала я. – Пересеки напрямик перелесок, пока не выйдешь на большую дорогу. По ней вниз – и придешь к машине.
– Скорее всего, большую часть пути мне удастся идти по вашим следам, – размышлял Мэйсон. – Снега насыпало уже достаточно, но я увижу, где он был придавлен.
Когда Мэйсон вышел из кладовой, Шон предостерегающе потряс пальцем:
– Оставайся здесь, и чтобы ни звука. Мне нужно пораскинуть мозгами.
Он выключил в кладовке свет, но оставил дверь приоткрытой, и я стояла в одиночестве, уговаривая себя не плакать. Мое дыхание перешло в короткие беспорядочные всхлипы, и я засунула в рот кулак, чтобы приглушить рыдания. Мною все больше овладевало беспокойство: что, если я не смогу убедить Шона оставить Корби здесь? Если он потащит ее с нами, она не дойдет. Даже если выдержит тяжелый и опасный поход по горам, я боялась, что ее нытье и болтовня быстро доведут Шона до ручки.
Вытерев слезы и пошмыгав носом, я постепенно успокоилась. Нужно быть умной. Мозг оставался моим лучшим орудием, и за оставшееся время нужно было оценить положение, в каком мы оказались.
Я перебрала все, что знала о Мэйсоне с Шоном. Шон вооружен, значит, он главарь. Хотя… шестеркой Мэйсон не выглядел. У меня не было времени как следует «прочитать» их дружбу, но я чувствовала напряженное «тяни-толкай» между ними, то, как они словно мерились силами. По большей части Мэйсон позволял Шону делать, что тот хотел. Но не из страха. Я видела, какими глазами Мэйсон смотрел на Шона, когда напарник отворачивался. Ледяной блеск в них означал что-то гораздо большее, чем неуважение. Презрение? И, возможно, я это придумала, но мне показалось, он записывает каждый ход Шона, словно высматривает его слабые стороны и копит сведения на будущее. Но зачем?
В щели между дверью и косяком то и дело мелькал Шон, вышагивающий взад-вперед перед потухающим камином. Он надел черную ковбойскую шляпу «стетсон», надвинув ее на глаза. Возможно, это было совпадение, но я не могла не вспомнить, что Лорен Хантсмен, как сообщалось, последний раз видели в долине Джексон-Хоул в компании ковбоя в черном «стетсоне». При мысли о том, что Шон мог оказаться тем самым ковбоем, я содрогнулась от внезапного холода, растекшегося по телу.