С признательностью необходимо указать на то, что в прошлом столетии поворот в развитии Европы наступил благодаря Польше. И Венгрии.
Я вспоминаю один октябрьский день 1944 г., когда я шел по улицам Варшавы. Я был удивлен. Молодые, элегантные девушки разгуливали по бульвару, сидели в кафе, кокетливо скрестив ноги в красных кожаных сапогах, они смеялись и шутили и курили американские сигареты. Иногда в кафе заходил немецкий солдат. Польские девушки его не воспринимали, они смотрели как бы сквозь него. Это гордый и патриотически настроенный народ.
Случалось, что в такие дни в каком — нибудь варшавском кафе немецкий солдат вдруг падал и оставался лежать на полу, и никто не обращал на него внимания. Он был мертв. У него в спине еще торчал нож или шприц с ядом. Такие происшествия казались обычными в то время.
Но тогда была и другая Варшава. Я попал в разрушенные кварталы, покрытые камнями и кусками бетона. Однако большинство домов выдержали обстрел и остались стоять, сохранив стены первых этажей. На одной улице довольно большую ее часть я смог пройти под землей, переходя из подвала одного дома в другой, и был удивлен современными системами отопления, остатки которых пучками спутавшихся труб висели на стенах подвалов. Ничего подобного в Восточной Пруссии я раньше не видел. Я не ожидал увидеть в Польше такую современную технику.
В темном углу одного подвала, сидя на корточках, притаился мальчик. Ему было около 16 лет, а может быть, и 14. А может, уже и 18. Кто это мог сказать точно во время войны, в темном углу подвала… Его глаза были переполнены страхом, он весь как бы ушел в себя, старался сделаться как можно меньше и незаметнее. Обеими руками он вжимался в собственное колено.
«Встань!» — сказал я, и мальчик повиновался, казалось, он понимал по — немецки, он закрывал лицо, как будто хотел защититься от ожидаемого удара. «Подойди сюда!» — сказал я. Мальчик подошел и низко склонился к полу. «Господин офицер, — сбивчиво залепетал он, — пожалуйста, не стреляйте!»
Я и не думал этого делать. Это бедное существо, переполненное парализующим страхом, продолжало отвешивать мне поклоны.
«Пожалуйста, пожалуйста, пан», — умолял молодой поляк. Я жестом прервал его. «Здесь, в подвалах, есть еще польские солдаты?» — спросил я. Он резко покачал головой. «Нет — нет, — бормотал он, — здесь нет солдат, нет польских солдат. Ни одного! Никого!» Я протянул мальчику, который в этот момент мне показался все — таки скорее 14–летним, пачку сигарет «Реемтсма» с известным изображением солдата вермахта.