Пикирую. Поймал в прицел один из наиболее заметных в группе танков, пускаю эрэсы, затем нажимаю
гашетки пушек и пулеметов. Огонь, дым.
Беру штурвал на себя. «Ильюшин» резко задирает нос. Подрагивает от перегрузки. «Ползет» вверх.
Вижу, как слева от меня проносится огненная струя. Это бьют «эрликоны»!.. Не успел отвести машину, как по ней словно град забарабанил. В лицо брызнула вода. Защищая глаза, опустил очки. Не помогает.
Вода, распыляясь, все брызжет и брызжет, заливает очки. Рукавом протираю их. Замечаю по прибору, что
скорость падает. А до земли метров триста... [69]
Прислушиваюсь к «сердцу» самолета: мотор работает ровно. Дотяну «домой» или нет?..
Осматриваюсь. Наших нигде нет — ни штурмовиков, ни истребителей прикрытия. На душе стало
тревожно: группа ушла, и мы с Малюком остались одни. Тем временем высота продолжает падать, а до
линии фронта надо лететь еще минут шесть или семь. «Продержись еще немного, родной!» — мысленно
обращаюсь к своему «ильюше». Но высотомер уже показывает двести метров, сто пятьдесят... Не
дотянуть! Мотор перегрелся. В кабине пахнет гарью, у меня слезятся глаза, першит в горле. Высота уже
сто метров. Выход один — садиться, немедленно садиться! Неужели — плен? Нет, только не это. Если
встретимся с фашистами — буду драться до последнего. Пытаюсь связаться с Малюком по СПУ. Но он не
отвечает: внутренняя связь повреждена. Как быть? А что если сесть в поле и попытаться наладить мотор?
Но я ничего впереди не вижу — бронестекло забрызгано водой. Кое-что удается увидеть сквозь боковые
«щечки» фонаря. Рассчитываю посадку. Самолет едва держится в воздухе и вот-вот сорвется и упадет...
Неимоверными усилиями выравниваю штурмовик. Приземлился. Машина по инерции пробежала
несколько сот метров, запрыгала по пахоте и остановилась невдалеке от лесочка.
Я мигом выскочил из кабины. Вокруг — ни души. Из-под турели высунул голову Малюк. Хотел что-то
спросить, но махнул рукой: и так, мол, все ясно. Спешу к мотору, открываю нижний люк бронекапота —
в лицо брызнули горячие капли. Ищу пробоину. Вот она! Бронебойный снаряд насквозь прошил
трехмиллиметровой толщины капот, осколок рассек диоритовую трубку, по которой подводилась вода от
радиатора к мотору. В подобных случаях, особенно в той ситуации, в которой мы с Малюком оказались, надо наложить бандаж на поврежденную трубку. Так учил Ляховский. Вспомнил, что в кабине висит
аптечка, а за ней — резиновая прокладка. Подойдет! Крикнул Малюку, чтобы снял эту прокладку и
нашел какой-нибудь трос подлиннее. Стрелок вмиг сделал все, что нужно.