Переживания последних лет жизни Гоголя во многом очень сходны с переживаниями отца. Та же разочарованность, тот же беспощадный и правдивый анализ самого себя и то же безысходное отчаяние.
Гоголь сжег вторую часть "Мертвых душ", потому что, озаренный новым светом, он перестал видеть те красоты, которые его раньше привлекали. Если бы отец мог в то время сжечь "Анну Каренину", он также не задумался бы это сделать, и рука его, предающая пламени работу многих лет, не дрогнула бы.
-- Ничего нет ни трудного, ни хорошего в описании любовных похождений дамы и офицера, -- говорил он об "Анне Карениной".
Разница между Гоголем и отцом лишь та, что несчастный Николай Васильевич так и умер в отрицании и не дорос, не дожил до положительного миросозерцания, а отец, благодаря своей огромной жизненной
167
силе, воле и уму, пережил свой десятилетний нравственный кризис и создал из него свое "духовное воскресение".
Недаром отец в то время с увлечением перечитывал гоголевскую "Переписку с друзьями" и умилялся ей>4.
Духовный перелом отца нельзя рассматривать как нечто новое в его жизни и неожиданное. Эти сомнения и искания суть лишь продолжение того непрестанного искания, которое началось с его юношеских лет, проходит через всю его жизнь и было лишь частично и временно заглушено его художественной деятельностью и увлечением новой для него семейной жизнью.
Напомню попутно, что отец мой не знал семейной жизни в детстве. Он не помнил своей матери и лишился отца, когда ему было только девять лет.
Привыкший всю жизнь побеждать и властвовать, отец вдруг видит себя перед чем-то непобедимым.
Неужели смерть есть смерть -- и больше ничего? Он и раньше задумывался над этим вопросом.
В "Трех смертях" художник, живущий в нем, подсказал ему ответ на этот вопрос, но теперь ему этого ответа было мало.
Конечно, чем ближе к природе, тем смерть становится проще и естественней; смерть чванной барыни ужасна, смерть мужика примиряюща, смерть березки даже красива, но все же это -- смерть.
И не столько смерть страшна, сколько ужасен непрестанный страх смерти.
Внешнего спасения нет, но внутреннее спасение должно быть, и его надо найти.
Надо прежде всего найти бога.
Позволю себе привести здесь один дивный рассказ, который я когда-то слышал из уст Горького. Рассказ этот как нельзя лучше живописует тогдашний период исканий моего отца.
Жил где-то в глуши Костромской губернии мужик. Был он богат, имел постоялый двор, несколько упряжек лошадей, красавицу жену, хороших детей, был церковным старостой, отлил для церкви тысячепудовый колокол и был счастлив и всеми чтим.