Мои воспоминания (Толстой) - страница 74

   Л. Толстой".


   СТИХОТВОРЕНИЕ ОТЦА, ПОСВЯЩЕННОЕ СЕСТРЕ ТАНЕ


   Поутру была как баба,

   А к обеду цвету краба.

   Отчего метаморфоза?

   Что из бабы стала роза.

   Дело, кажется, нечисто:

   Есть участие Капниста>****


   СТИХОТВОРЕНИЕ В. В. ТРЕСКИНА


   Смело на ящик Почтовый критику стал я писать.

   Мало пришлось мне хвалить, ругать же пришлося довольно.

   В яд постоянно макал я перо, никого не жалея,


   * Катковская мания древлероссийского дворянского благородства (лат.),

   ** Русская песня. (Прим. автора.)

   *** Сергей Николаевич был уездным предводителем дворянства. (Прим. автора.)

   **** Таня в это время выезжала и часто бывала в доме графа Капниста. (Прим. автора.)


   129


   Но отчего же тайная робость объемлет меня?

   Страшно под мышкой тошнит, и коленка вздохнуть не дает мне.

   Боги, откройте причину тоски моей томной!

   Чу, отозвалися боги, и рек мне Зевес-громовержец:

   "Жалкий ты критик! Иль ты не знаешь, что ныне

   Страхов в Ясной живет, Николай Николаевич, критик:

   Быстро к тебе устремясь, он мгновенно тебя изничтожит

   И на могиле твоей эпитафию злую напишет,

   Дабы пример твой несчастный иным послужил бы наукой..."

   Зевс уж давно замолчал. Ночи тень одевала природу,

   Я ж все сидел, трепетал. Наконец, успокоясь, решился

   Все, что случилось со мной, вам поведать плохими стихами.


ГЛАВА XV

Сергей Николаевич Толстой


   Я помню дядю Сережу с раннего моего детства.

   Он жил в Пирогове и бывал у нас довольно часто.

   Черты его лица были те же, что и у моего отца, но весь он был тоньше и породистее. Тот же овал лица, тот же нос, те же выразительные глаза и те же густые, нависшие брови, но разница между его лицом и лицом моего отца была только та, что отец в те далекие времена, когда он занимался своей внешностью, всегда мучился своим безобразием, а дядя Сережа считался и действительно был красавцем.

   Вот как отец говорит о дяде Сереже в своих отрывочных воспоминаниях: "Николеньку я уважал, с Митенькой я был товарищем, но Сережей я восхищался и подражал ему, любил его, хотел быть им. Я восхищался его красивой наружностью, его пением, -- он всегда пел, -- его рисованием, его веселием и в особенности, как ни странно это сказать, непосредственностью, его эгоизмом.

   Я всегда себя помнил, себя сознавал, всегда чуял, ошибочно или нет то, что думают обо мне и чувствуют ко мне другие, и это портило мне радости жизни. От этого, вероятно, я особенно любил в других противоположное этому -- непосредственность, эгоизм. И за это особенно любил Сережу -- слово любил неверно.