Домофон настырно пищал. Яркое солнце заливало захламлённую гостиную, разбросанные на паласе пустые бутылки ослепительно блестели и пускали на потолок солнечных зайчиков. Я сполз с дивана и, запинаясь о стеклотару, поплёлся к двери. Спрашивать «кто?» не имело смысла, на дисплее домофона лоснилась круглая и довольная физиономия Азамата. Я молча впустил гостя в подъезд.
— И в честь чего праздник? — поинтересовался он, увидев последствия попойки.
— Это не праздник, друг. Это — горе. У меня брат погиб.
— Какой брат?
— В Одессе. Сгорел заживо. Фашисты, сволочи, сожгли. А ему семнадцать лет всего было. Он хотел поступить в университет, стать журналистом.
— Это сын Майи?
— Да, мамин сын — Гаврик, Гаврош. Мой брат. А ты откуда про мою мать знаешь?
Азамат смутился, но быстро собрался:
— Справки наводил. Да, горе так горе. Прими мои соболезнования, Данила Владимирович. Но это вовсе не повод, так напиваться, работу прогуливать. У тебя своя жизнь. О ней надо думать.
Я плюхнулся в кресло и выплеснул в бокал остатки виски. Потом вспомнил, что не один.
— Ты со мной выпьешь, Азамат Абишевич? Давай помянем брата.
Гость снял пиджак, ослабил галстук, расстегнул пуговицу на вороте рубашки, так что второй и третий подбородки сразу растеклись по массивной шее, и достал из портфеля бутылку французского коньяка. Поставил её на стол и сказал:
— От чего же не помянуть душу невинно убиенного. Как, говоришь, звали брата? Гаврила? Гавриил, значит. Как архангела! По-арабски — Джебраил. Именно он продиктовал пророку Мухаммеду в Аравийской пустыне откровения Аллаха — священную книгу всех мусульман Коран. Теперь, Данила, твой брат в раю. Давай выпьем за упокой его души.
Азамат налил себе коньяку, и мы выпили, не чокаясь.
Гость отыскал на тарелке ломтик лимона и, морщась, прожевал его.
— А почему ты пьёшь спиртное? Нарушаешь заветы ислама?
— Здесь можно, брат. Аллах остался за Барнаулом. Шучу. А пью я потому, что вырос в СССР. И наверное, поэтому никогда не стану до конца правоверным мусульманином. Счастливое советское детство для меня важнее религиозных ритуалов. Главное, иметь бога в душе. Правда ведь?
Я полностью был с ним согласен. И мы снова выпили. Я быстро захмелел. Четвёртый день запоя, как-никак. Язык мой развязался, и я поведал Азамату обо всех наших с Катей перипетиях, об огромной любви к ней, о том, как её заколдовали демоны, об одесской Хатыни и о ненависти к убийцам брата.
Мой рассказ так тронул Азамата, что он позвонил своему водителю и попросил привезти ещё коньяку.
— Нацизм — это болезнь, Данилка. Очень заразная болезнь. Она, как раковая опухоль, пускает свои метастазы. Остановить её распространение можно только хирургическим способом. Огнём и мечом. Это война, брат, и она пришла в твой дом. И она не оставляет настоящему мужчине другого выхода.