Мордвинов понимал, что постановка в Ростове 1939 года была только первым подступом к трагедии, началом большой работы, и не оставлял мысли ее продолжить. И вот в трудный 1943 год, когда еще шла война, артист вновь берется за встречу с Отелло. Опять приходят раздумья об Отелло прошлого — здесь знаменитые интерпретаторы: негритянский трагик Айра Олдридж, англичане Эдмунд Кин, Генри Ирвинг, итальянский трагик Томмазо Сальвини, наши соотечественники А. Южин, М. Дальский, братья Адельгейм, знаменитый Александр Остужев, известные исполнители более позднего периода — грузин A. Хорава, узбек А. Хидоятов, таджик М. Касымов, армянин B. Папазян. Что внесли в трактовку роли Отелло мастера зарубежного театра, какое новое слово о самом содержании шекспировской трагедии сказал русский и советский театр? В чем созвучность Отелло сегодняшнему дню? Эти и многие другие вопросы вновь встали перед Мордвиновым.
Когда в феврале 1944 года моссоветовцы показали премьеру «Отелло», зрители увидели в постановке Ю. А. Завадского спектакль оригинального замысла и воплощения, в котором по-прежнему доминировала глубокая человечность, переданная со всей страстностью убеждения, со всем мастерством дарования Мордвинова.
В «Дневниках», где очень большое место уделено роли Отелло, читатель сможет проследить эволюцию постижения Мордвиновым этого образа. Актер вспоминает ростовскую постановку, где его увлекала «наивность» и «дикость» Отелло, когда его герой казался ему простодушным порождением «пустыни просторов и солнца». Нет, уже тогда актер понимал, что Отелло не «глупый африканец», не «карикатурный ревнивец», а «подлинный рыцарь правды, великий правдолюбец, готовый мечом истреблять неисправимых, чтобы они не разносили ложь по миру…».
Актер не мыслит себе повторения прежнего Отелло, он в надежде укрупнить образ, обогатить его. В Отелло его увлекают «пылкий ум и воображение». Размышляя о трактовке роли на новом этапе, Мордвинов неоднократно подчеркивает — и дневниковые записи это подтверждают, — что его главная тема — это тема долга, веры, доверия. О пресловутой ревности, которая всегда сопутствовала характеристике роли, классифицировала всех ее более знаменитых или менее знаменитых исполнителей, актер не задумывается. После известного пушкинского определения, что «Отелло по природе не ревнив, напротив, он доверчив», и что ревнив он не более, чем всякий другой на его месте, актер считает этот вопрос понятным. Его занимает другое — когда следует проявить недоверие к Дездемоне, какими средствами и в какой мере выявить чувство ревности к любимой женщине. Многократно возвращаясь к тексту трагедии, Мордвинов определяет узловые сцены спектакля и наиболее значительные, требующие акцента в зависимости от замысла постановщика, слова роли. От репетиции к репетиции он ищет новые краски для более глубокого, целостного выражения роли. Многие часы работает самостоятельно, подвергая анализу каждое слово, фразу, ударение. Идет процесс переосмысления, а затем сравнения отдельных эпизодов, нахождения в них более логических ходов для выражения мысли. Меняется рисунок мизансцен, идут поиски новых деталей в гриме, одежде и т. д.