Чарльз Сеттон был моим университетским товарищем. Спустя годы он все так же походил на костыль невероятной худобой и внушительным ростом, а его орлиный профиль как нельзя более напоминал набалдашник трости. Так его и дразнили — Чарли-Костыль. Он никогда не обижался, хотя, возможно, только делал такой вид. Чарльз пригласил меня отобедать вместе, что было более чем удивительно, ведь мы не поддерживали связь весьма долгое время.
— Знаешь ли, Джон, я хотел просить твоего совета. Как врач врача, — наконец, перешел он к сути. Нетрудно было догадаться, что мужчина нервничал. Я видел, как его длинные чуткие пальцы теребят край салфетки, постепенно сминая ее в бесформенный комок. От этого и я начал чувствовать себя не в своей тарелке.
— Я к твоим услугам. Что произошло? И Чарльз поведал мне историю болезни своего пациента, которую, согласно врачебной этике, не должен был разглашать. Но случай действительно был особый. Пациент был мертв, и не в результате врачебной ошибки Чарльза, а при обстоятельствах куда более трагичных. Я выслушал товарища внимательно, подмечая все детали и симптомы погибшего. Именно погибшего, потому как несчастный покончил с собой.
— Мне не знакомо это заболевание, — признался Чарльз, скорбно качая головой на тонкой длинной шее, — Но оно ужасно, Джон, просто ужасно! Больные словно сходят с ума. Не будь я врачом, сказал бы, что в них будто бес вселился. Эти слова меня насторожили.
— Подожди, ты сказал «больные», но я думал, что больной был лишь один?
— Один из, мой дорогой друг. Разве ты не читаешь газет? Он положил передо мной тот самый злополучный выпуск «Дейли Телеграф» со статьей о «вампире». Я еще раз пробежался по строчкам и отодвинул газету в сторону:
— Бред. Только не говори, что веришь в вампиров. Произнося это, я внутренне обмирал от ужаса. Эта история могла оказаться правдой с той же вероятностью, что и вымыслом газетчиков.
— Ты не понимаешь. Я видел это своими глазами. Джон, я прошу, подумай над моими словами. Может, твоя помощь спасет чью-то жизнь. Я весь оставшийся день думал, что имел в виду Чарльз, ведь я не Господь Бог и не Асклепий, чтобы знать ответы на все вопросы.
В университете моя успеваемость мало отличалась от успеваемости Сеттона, а врожденного таланта к медицине в нем, по моему мнению, было даже больше. К вечеру я все же решил, что взглянуть на странный случай все же стоит, тем более что в череде простуженных образовалось «окно». Планам моим однако не суждено было сбыться. Под утро меня разбудил требовательный стук в дверь. Мадам Деларош, жизнерадостная очаровательная француженка и, по совместительству, моя экономка, на несколько дней уехала погостить у племянницы, и я, пошатываясь со сна, спустился в прихожую, открыть дверь.