Тетка эта раньше, как и Влад Листьев, сперва работала на интервещании (в то время — чисто кагэбистская контора, кстати говоря), и, по идее, должна была знать покойного много лучше других.
Обозреватель смотрел на нее с плохо скрываемой неприязнью — терпеть не мог таких теток: грубый макияж (красься, не красься — все равно все знаю? сколько тебе лет), интонации, как у грузчика Вани из бакалейного магазина, всезнайство во всех областях и категоричнсть в суждениях, которую она всячески навязывает всем, кого видит.
Однако на этот раз она, казалось, действительно была раздавлена произошедшим…
— Можно, я коньяка немного выпью? — спросила Коллега виновато — будто бы это не Обозреватель был у нее в гостях, а она у него.
Тот слабо, насколько было прилично при такой ситуации, улыбнулся.
— Конечно…
— А вы?
— Спасибо, я за рулем…
Коллега налила себе полсгакана коньяка, хлобыстнула — будто бы в бездну, утерла губы и, потянув носом, произнесла, оправдываясь:
— Вообще — то я почти не пью…
— Я понимаю.
— Но тут такое горе…
— Я понимаю.
— До сих пор не могу в себя прийти. Глаза закрою, а перед глазами — он, живой…
— Понимаю, понимаю, — покачал головой Обозреватель, которого эти ничего не значащие подробности начинали раздражать — большего надо, большего, проникновенней, чтобы душу защемило…
— Влад — то вообще в последнее время не пил, — вздохнула Коллега и, как показалось Обозревателю — с искренним сожалением. — Закодировался.
— А раньше что — пил сильно?
— Случалось… Но — не больше, чем все остальные в Останкино.
Обернув к Коллеге костистое лицо свежемороженной щуки, Обозреватель осторожно произнес:
— Я вот материалы о покойном собираю… Как журналист журналисту, как коллега коллеге… Да что объяснять?!.. Вы ведь все — таки хорошо знали его, много лучше, чем те, кто теперь причисляет себя к его друзьям. Может быть, поможете чем…
Коллега вздохнула.
— Для меня это был идеалом журналиста, идеалом человека, идеалом администратора. Он был на редкость компромисным, умел гасить любые конфликты, он был неистощим на выдумки… Если честно, — она подняла на гостя полные слез глаза, не замечая даже того, что слезы могут смыть косметику, — если честно, я только сейчас начинаю понимать, что впервые в своей жизни столкнулась с гениальным человеком… Да, я не боюсь этого слово: Влад для меня действительно был таковым… Да, добрым, добрым гением Останкина, остроумным, интеллигентным и обаятельным человеком — таким, наверное, его запомнили все… — слезы брызнули из глаз коллеги, безжалостно смывая тушь с ресниц. — Нам так будет его не хватать. Простите, — она поднесла платочек к глазам — он сразу же окрасился в густой черный цвет, — я не могу больше говорить…