Тяжел и черств bread таксиста в городе New York, особенно — когда ты из дикой коммунистической Russia, «империи зла», страны самоваров, матрешек, wodka, белых медведей, автоматов системы Калашникова, Афганистана и бесконечно умирающих Генеральных секретарей, особенно — когда нет еще своей машины, особенно — когда…
Сколько раз, сидя на родной московской коммунальной кухне, кричал под водку с огурчиками: «Да мне бы туда!.. Да я бы там!.. Да они бы у меня!.. Да вот, такие, как я могут по — настоящему показать себя только там!»
Ну, на — покажи, покажи…
Ан не они теперь у тебя, а ты — у них: мерзкое американске sky, заклеенное искусственными электрическими светилами, табуны вонючих саг, злые, всегда куда — то несущиеся people.
Да, вот и на своей шкуре испытал «их нравы»: «Нью — Йорк — город контрастов», капиталистические джунгли, человек человеку волк…
Наконец — то: на тротуаре стоит подвыпивший man в кепочке, и руку поднимает — совсем как в родной Москве, где — нибудь в Замоскворечье или Сокольниках. Вроде, не бандит, не наркоман — это грязные black наркоманы всегда беззащитных русских таксистов грабят…
Нога — в тормоз до пола,
— Manhattan, — недовольно произносит пассажир с сильным славянским акцентом, усаживаясь сзади, за стеклянную перегородку.
— Yes… — он оборачивается и…
— Мать моя женщина! Агимула фаирид! [2]
— Лева! Ты???
— Я! Я! — с небывалым воодушевлением кричит пассажир Лева на весь New York, орет, сукин сын, с гадким одесским выговором и сразу же лезет целоваться красным слюнявым ртом: — Слушай, что ты здесь делаешь?.. — а сам он, таксист то есть, почему — то отвечает уторбным голосом виденной уже много лет позже в Москве рекламы:
— Рекламирую кофе «классик»…
Тьфу, зараза — и приснится же такое!..
* * *
… дзи — и–и — и–и — и–и — и–и — инь!..
Телефон гремел настырно и въедливо, начисто разрушая приятное воспоминание, сновидение из той, прошлой жизни.
Ох, поспать бы еще сейчас — ничего больше не надо…
… дзи — и–и — и–и — и–и — и–и — инь!..
Писатель, стряхнув с себя остатки недавнего сна, взял трубку и — маскируя недовольство:
— Алло…
Никогда нельзя открыто высказывать своего недовольства — этому он научился в Америке. Все — на улыбочке, легко и свободно. Раздражаются только неудачники, а нет ничего страшней, позорней, ужасней, безобразней, бездарней, кошмарней, чем быть неудачником. Это, наверное, еще хуже, чем быть импотентом…
А чего ему раздражаться; он — известный Писатель, его книги расходятся минимум стотысячными тиражами (еще бы; русские по — прежнему самая читающая нация!), переведен на европейские, азиатские, африканские и американские языки, чуть ли не на эсперанто, он преуспел в жизни, наверняка не меньше, чем тот, кто перебивает ностальгические сны своим идиотским звонком.