А потому — вежливо, вежливо так:
— Алло…
С той стороны провода — ровное и бесстрастное, будто бы голос автоответчика:
— Не надо тебе этим заниматься. Вот так, точней: — «не. надо. тебе. этим. заниматься.»
Писатель опустил с кровати ноги, сунув их в шлепанцы, уселся, переложил трубку в другую руку.
— Что?
— Не занимайся тем, чем занимаешься.
Bliaddz — dz — dz(ь), как говорят в славном городе New York впервые приехавшие туда русские, наверное не туда попали…
— Вы кому звоните?
— Тебе звоним, — послышалось из трубки все такое же бесстрастное, — мы знаем, кому мы звоним… Не делай этого. Не пиши об этом.
— Почему?
— Потому что мы этого не хотим… Ты понял?
Из трубки радиотелефона послышались короткие гудки, извещавшие об окончании разговора.
Писатель, недоуменно повертев трубку в руке, положил ее на место и, нырнув под одеяло, попытался заснуть.
Но сна не было.
Как же — заснешь тут!
Наверное, просто идиотские выходки телефонных хулиганов, как во времена его голубого детства: «Алло, это с телефонной станции… Какой длины у вас шнур? Ах, вы не знаете? Измерьте. Полтора метра? А надо ровно метр. Что значит «что делать?» Лишнее отрезать…»
Bliaddz — dz — dz(ь)…
Но откуда же звонивший знает, что теперь он собрался писать именно об этом?
Непонятное что — то.
Кто?
Откуда?
Ведь не пишет еще, а только… только подумывает написать…
Метнув ненавидящий взгляд в телефон, Писатель улегся и перевернулся на другой бок.
Он попытался воскресить в памяти какие — нибудь приятные воспоминания, однако ничего, кроме той встречи с которым по счету знакомым Рабиновичем (сколько их теперь в Нью — Йорке — одному Богу известно), не вспоминалось.
* * *
Говорят, что Родину можно продать только один раз: неправда это. Родину можно продать какое угодно количество раз; смотря сколько у тебя Родин…
Кто — кто, а Писатель знал это лучше, чем кто — нибудь другой…
Писатель родился в прекрасной горной республике, славной спелыми гранатами, мусульманским гостеприимством и восточными сладостями, и до абитуриентского возраста считал эту республику своей Родиной, пока не решил поступать в столичный универ, и Родиной резко стала Москва. Поступление в университет, правда, было сопряжено не только с продажей первой по счету Родины, но и национальности, пятая графа, сами понимаете ли, а также продажей первородной фамилии, что естественным образом вытекало из предыдущих продаж: Писатель (тогда еще не писатель, а абитуриент), продав предыдущую, не очень — то благозвучную и не способствующую поступлению на журфак МГУ, тут же приобрел более красивую, эффектно звучавшую. А потом диплом столичного вуза, как вы понимаете, не чечевичная похлебка. Впрочем, эта продажа произошла еще до того, как он поступил в универ; иначе — как знать! — может быть, и пришлось бы возвращаться домой, к спелым сочным гранатам и милым барашкам на зеленых склонах, в свой прекрасный белоснежный город, когда— то построенный жадными до нефти англичанами…