Однако, по мнению Райли, из-за этого он казался ещё более безнравственным психопатом. Некоторые из самых мерзких серийных убийц обнаруживали море шарма и уверенности в себе. Последнее, чего она ожидала от убийцы, это хоть сколько-нибудь виноватое выражение.
До фуд-корта было совсем близко. Блэквелл проводил Райли и Билла прямо к прилавку с кофе. Если мужчина и нервничал из-за сопровождения в лице двух фэбээровцев, то вида он не показывал.
Девочка, которая плелась за своей матерью, споткнулась и упала прямо перед ними.
— Упс! — бодро воскликнул Блэквелл. Он наклонился и поднял ребёнка на ноги.
Мать на автомате поблагодарила его и повела дочь дальше за руку. Райли увидела, что Блэквелл остановил взгляд на голых ногах девочки под коротенькой юбочкой, и ей чуть не стало плохо. Её подозрительность усилилась.
Райли дёрнула Блэквелла за рукав, но он недоумённо и невинно посмотрел на неё в ответ. Она тряхнула его руку и отпустила.
— Выбирай, — сказала она, кивая на прилавок с кофе.
— Я хочу капучино, — сказал Блэквелл молодой девушке за стойкой. — Эти товарищи угощают.
Потом он спросил, повернувшись к Биллу и Райли:
— А вы что будете?
— Ничего, — ответила Райли.
Билл оплатил капучино, и они втроём сели за столик, рядом с которым не было людей.
— Ну, так и что вы хотели узнать от меня? — спросил Блэквелл. Он казался дружелюбным и расслабленным. — Надеюсь, что вы не собираетесь наезжать на меня, как местные полицейские, к которым я привык? Люди последнее время такие консервативные.
— Консервативные, потому что не ставят кукол в неприличные позы? — спросил Билл.
Блэквелл выглядел искренне обиженным.
— Вы говорите об этом так грязно, — сказал он. — В этом не было ничего неприличного. Да посмотрите сами!
Блэквелл достал телефон и стал показывать фотографии своих трудов — это были сцены, реконструированные внутри кукольных домов. Маленькие человеческие фигурки были в разной степени обнажены и расположены в разных группах и позициях в разных частях дома. У Райли кругом пошла голова от всего разнообразия сексуальных актов, изображённых на фотографиях — некоторые из них скорей всего были запрещены во многих штатах.
«По мне так очень неприлично», — подумала Райли.
— Это была сатира, — объяснил Блэквелл. — Я сделал важное общественное заявление. Наша культура пошлая и материалистическая. Кто-то должен был вынести что-то вроде протеста. Я испробовал своё право слова максимально ответственным способом. Я им не злоупотреблял. Я не кричал «пожар» в переполненном театре.
Райли заметила, что на лице Билла отразилось возмущение.