Я дошла до ее дома и посмотрела на окна. Свет горел в двух: лампа за светло-оранжевыми занавесками – в комнате Билли, другая – в спальне. Через несколько минут свет в спальне погас. Нужно подождать хотя бы полчаса, чтобы она наверняка уснула. Я пошла в паб на углу Бейкер-стрит, взяла себе апельсинового сока. Пить его не стала.
Минуты убегали. Моей выдержке и силе духа предстояло большое испытание.
Я вернулась. Свет горел только в детской. На этот раз, помня о шумной двери лифта, я поднялась по лестнице. Из других квартир не доносилось ни звука. Дом – добротно построенный, с толстыми стенами и дверьми. У нее в спальне темно, значит, остается предположить, что она уснула. Открыв дверь в квартиру, я остановилась в прихожей и внимательно прислушалась. Было тихо. Из детской лился теплый свет. Именно его я и видела с улицы – ночник в форме большого желтого цветка. Мальчик спал в своей белой кроватке. Над ним покачивалась подвеска – серые чайки с оранжевыми клювами. Я наклонилась и несколько минут разглядывала Билли. Волосы у него светлые и густые. Маленький Маркус. Настоящее дитя севера.
Потом я осторожно прошла в их спальню. Глаза не сразу привыкли к темноте. Здесь витал запах ее духов, слабый, но стойкий. Постепенно я начала видеть. Окружающие предметы стали принимать форму и текстуру.
Прямо за дверью стоял комод, а на нем деревянная ваза, полная флакончиков и украшений. Кровать была двуспальная, огромная. Кэти спала с левого краю, на животе. На прикроватном столике лежала раскрытая книга, а рядом светились жуткими красными цифрами электронные часы.
Я старалась запомнить каждую деталь, чтобы потом, лежа в собственной постели в пяти милях отсюда, мысленно видеть, как проходит их жизнь. Когда я совсем подавлена, я представляю его вместе с ней – здесь, в пустоте ночной тьмы. Это придает мне решимости. Я могу действовать, могу строить планы. Мой разум на страже. Моя воля сильна.
Я подошла к изножью кровати. Лицо Кэти было повернуто к часам, одна рука лежала поверх лоскутного одеяла. Она спала в белой хлопковой сорочке – с кружевами вокруг горловины и на рукавах; подражание викторианскому стилю. Маркус такую не мог купить. Он не выносит подражаний ни в каком виде. На кровати лежала стопка детских салфеток. Я прихватила одну.
* * *
Мне было восемнадцать, когда я встретила Маркуса. Ему – девятнадцать. Мы учились на первом курсе Хельсинкского университета. Я изучала историю искусств, Маркус – архитектуру. Мы оба попали в киноклуб на просмотр «Невесты Франкенштейна». Такие клубные просмотры еженедельно проводились в зале биологии. Помещение было неудобное: сидели на жестких наклонных деревянных скамьях, упираясь локтями в узкие деревянные парты. На передней стене располагался большой экран. Каждый четверг какой-нибудь энтузиаст из киноклуба крутил нам классику на шестнадцатимиллиметровке – исцарапанной и потрескавшейся.