– Нет! – Гостой дернул головой. – Кое-что и я помню. Помню волосы, глаза… серые… нет, как небо.
– Все-таки серые, братец. Как и у нас с тобой.
– Нет, как небо! Ну, я же помню. Борич поднялся на ноги:
– Давай, помоги с костром, да спать. Завтра вставать рано.
– К готам пойдем? На том берегу – их селение.
– Может, и сходим. А может… Чего гадать, посмотрим, что скажут боги? Куропатка у нас еще есть… принесем ее в жертву.
Парнишка с готовность кивнул:
– Правильно, брате.
Лыжами сдвинув в сторону тлеющие угли, парни, чуть выждав, расстелили на жаркой земле кошму, приготовили и вторую – укрыться. Подбросили еще в костер хвороста – пусть будут угли, тлеют, в холодную-то ночь не раз и не два приходилось костерок перетаскивать, иначе не уснуть – холодно, мигом замерзнуть можно, не заметишь и как.
– В дом бы сейчас, – подавая брату нож, мечтательно прищурился младшенький. – К очагу теплому, чтоб дым сглаза ел и чтоб тепло-тепло, даже жарко. Вот, брат, хорошо-то!
– Ничего, погреемся еще, Гостойко, погреемся. Куропатка-то где?
– А вона!
Настроившись на самый серьезный лад – а как еще говорить с богами? – Борич, встав на колени, полоснул куропатку ножом, окропил кровью снег, бросил перья да кишки на угли, голову же пока отложил в сторону:
– Гори, гори ясно! Прими нашу жертву, ты, Сварог, и все Сварожичи, и сырая Мокошь-земля. Не дайте пропасть, сгинуть, помогите в пути…
Младший братец, опустившись на колени рядом, также шептал слова молитвы, взывая ко всем богам, которых помнил:
– Помогите, помогите, Сварожичи – светлый Даждь-бог «солнышко», звериный Велес, Перун-громовержец грозный…
Борич скосил глаза:
– Перун-то не наш бог. Никогда его Келагастовы не почитали.
– Все равно. Пусть и он помогает.
– Ладно, пусть.
Согласно кивнув, старший брат поднял со снега окровавленную голову куропатки, поцеловал благоговейно, поднес к костру и, опустив ресницы, зашептал:
– Это тебе жертва, славная Очена-дева, прими ее, пожалуйста, не побрезгуй. Знаю, тебе хорошо сейчас у Сварожичей, у Даждь-бога и Хорса Пресветлого, водишь ты хороводы с небесными девами в вечных летних лугах, средь цветов да трав пряных. Очена, милая, помоги нам, чем уж сможешь, о многом тебя не прошу, светлая дева, лишь о брате – мал он еще, жить да жить, я же… со мной же – как хочешь. Может, скоро соединюся с тобой, милая, будем вместе венки вить, песни петь – Сварога да Сварожичей славить. Очена, Очена-дева…
На глазах подростка выступили слезы, покатились по щекам, высыхая от жара мерцающих углей:
– Помнишь ли, как миловались с тобой, славная Очена?