Перед входом в квартиру Сестрица Настасья к моему великому удивлению тщательно вытерла ноги.
— Воспитывают! — грустно изрекла она в ответ на мой изумленный взгляд, — Сегодня полы в коридоре мою я… Приходится их не пачкать.
Я чуть не истерла свои шпильки в порошок.
— Ты будешь чай или кофе? — гостеприимно спросила Настасья, когда мы прошли в кухню, чем сразила меня окончательно.
— Чай, — я подозрительно прищурилась. Ну не могла Сестрица так измениться всего за неделю разлуки, — А что?
— Очень хорошо! — радостно сообщила она, — Налей и мне за компанию, ладно?
Я облегченно вздохнула.
— А если бы я захотела кофе? — я поставила чайник, — Детям ведь кофе нельзя. Чтобы ты тогда сказала?
— А кофе все равно нет, — Настасья скорчила хитрую гримасу.
Этот ребенок умудрился впитать в себя манеры, жесты и мимику всех родственников одновременно. Подвижная и неугомонная, она молниеносно перевоплощалась, из характерного для меня образа глупой наивности в пафосного ворчуна-дедушку, любившего хитро щуриться и театрально вскидывать брови. Даже в походке Настасья умудрялась быть похожей на всех одновременно. "Она, то кокетливо семенит, как мама, быстро-быстро покрывая дорогу мелким бисером мимолетных прикосновений. То по-отцовски широко вышагивает семимильными. Будто вращая под собой землю, а, не идя по ней", — писала я о Сестрице в одном из первых институтских очерков. Так уж сложилось, что маленькая Настя стала моей первой натурщицей. Что может быть интересней, чем анализировать и описывать еще не вполне осознающее себя существо, стоящее на самой первой ступеньке познания мира. Возможно, именно повышенный интерес к Насте-младенцу настойчиво мешал мне сейчас признать, что сестра выросла и даже обрела некое подобие собственного мировоззрения. Была, значит, кукленок-кукленком, и вдруг, на тебе, — человек! Настасья на подобное мое отношение обижалась страшно. Я, мысленно понимая её правоту, извинялась и обещала измениться. Собственно, именно этим желанием исправиться, и было вызвано моё решение поручить Настасье кое-какую часть расследования. И мне польза — и ребёнку приятно.
Я и не заметила, как закипел чайник.
— Ну, ты пока наливай, — Настасья зачем-то совершила оборот вокруг меня, потом дважды вокруг собственной оси и, наконец, юркнула в прихожую, — А я позвоню Даше, узнаю про уроки.
Я согласно кивнула. Почему-то общение с этим ребенком заряжало меня энергией. Развязка разговора с Шуриком уже не казалась мне столь трагичной. "Мне ничего не рассказывают, и я буду молчать в тряпочку. Играем в закрытую, господа! Не будь я Катей Кроль, если в ближайшее же время не перестрою всю эту творящуюся вокруг Виктории всячину на свой лад!" — мысленно пообещала я. Как только в делах Силенской засветилось имя Шурика, вопрос о необходимости вмешательства решился для меня вполне однозначно.