Волков предложил было избавиться от фрица, а заодно и от тяжелых фаустпатронов, чтобы налегке уйти подальше и побыстрей. Но Богданов не спешил. Осмотрев рану, он помог немцу туго завязать ногу бинтом и, пока остальные отдыхали, принялся рассматривать один из фаустпатронов. Положив его себе на колени, Богданов долго изучал сделанные на трубке надписи, потянул за согнутый из толстой проволоки какой-то крючок с рамочкой на конце. Крючок с легким щелчком поднялся над трубкой. Уголком глаза Богданов заметил, что сидящий невдалеке немец в испуге шарахнулся в сторону.
— Что, фриц, испугался? — усмехнулся Богданов.
— Ауфпаси! — громко сказал немец, приподняв палец и от страха округлив глаза. — Дас ист папцерфауст. Панцерн капут! Аллее капут!
— Капут, капут! — хмыкнул Богданов. — А ты знаешь, как из него «капут» делать?
Немец молчал, не поняв вопроса.
Богданов приподнял фаустпатрон, уперся концом трубки в плечо, направил набалдашник в сторону немца, как бы целясь в него.
— Найн! — замотал головой немец, приподнялся, шагнул к Богданову, потянулся за фаустпатроном, собираясь показать, как им пользоваться.
— Еще чего захотел? — удивился Богданов, отводя руку с фаустпатроном. — Может быть, тебе еще и автомат дать в придачу?
Немец, поняв, что оружие ему в руки не дадут, на какое-то мгновение стушевался, потом огляделся по сторонам и, припадая на правую ногу, заковылял к кустам.
— Стой! Хальт! — крикнул Волков, бросившись за ним с автоматом в руках.
Но немец, не обращая внимания на оклик, сделал еще несколько шагов, нагнулся, поднял с земли длинную тонкую сухую палку, примерился, отломил от нее кусок и с обломком в руках направился к Богданову.
За эти два часа, что он пробыл в плену, немец безошибочно определил, что старшим среди партизан является именно этот невысокий, уравновешенный молодой парень с насмешливыми глазами, что именно от него зависит то главное: предстоит ли ему умереть сейчас, здесь, среди этих камней на этом склоне горы, или это произойдет потом, где-то в другом месте, или, быть может…
Он вплотную приблизился к Богданову, приподнял к груди обломок палки, оторвал и отбросил кусок отставшей коры.
— Что это, костыль? — спросил Богданов, кивнув на палку.
— Дас ист панцерфауст, — четко произнес немец, показывая на фаустпатрон в руках Богданова. — Дас ист аух панцерфауст. Модель, — показал он на свою палку. — Дорт ист панцерваген, одер танк, — кивнул он в сторону кустов, куда ходил за палкой.
С этими словами немец повернулся, сделал какие-то движения рукой над палкой, положил один конец ее себе на плечо, другой направил в сторону кустов, повел как бы прицеливаясь.