— Я не эсэсовец… Я все расскажу… Я не хотел… Они заставили — и Ашенбреннер и Кюнце, — он указал рукой на труп Маунца. — Я не хотел…
— Кто вас послал в лес к партизанам? — прервал я его.
Гилле замолчал, тупо уставившись на меня и ловя ртом воздух.
— Ну, ну, давай, вышпрехивай! — подтолкнул его стволом автомата Богданов.
— Генрих Ашенбреннер… штурмбанфюрер… руководитель противопартизанского отдела пардубицкого гестапо. Он и документы готовил, и всю историю придумывал вместе с Кюнце, — снова кивок в сторону трупа, — Это Кюнце придумал своих лошадей пострелять на дороге… Кюнце — эсэсовец, шарфюрер…
— Что вы должны были у нас сделать?
— Войти в доверие, узнать, кто из чехов помогает партизанам, если удастся — уничтожить руководство и радиостанцию, сообщить, где находятся партизаны.
— Кому сообщить, как?
— Сообщить в гестапо в Пардубице по телефону из любого села.
— Кто в селах связан с гестапо?
— Я не знаю. Я все рассказал. Не убивайте меня… — немец умолкает, снова протягивает к нам руки, и в его глазах слезы и такая мольба о пощаде, что я отворачиваюсь.
…Что же делать с тобой, Теодор Гилле, или как тебя там, — может быть, и для тебя это имя придумал штурмбанфюрер Ашенбреннер? Что делать? Может быть, ты еще не убивал, еще не проливал невинной крови, не успел стать палачом?
Не успел!.. А стал бы!.. Из волчонка вырос бы матерый хищник. Ты уже стал этим хищником и шел по нашему следу. Врал, изворачивался, в душе надеялся на удачу, под конец даже поверил в нее, ликовал, что сумел одурачить русских… Ты хотел принести гибель нам и многим честным людям, нашим помощникам и друзьям. Нет! Ты враг, фашист! Иначе зачем же ты пришел сюда в лес? Зачем?..
Начальник противопартизанского отдела пардубицкого гестапо штурмбанфюрер Ашенбреннер охрипшим, скрипучим голосом жаловался врачу на мучившие его всю ночь сильные боли в желудке. После такого разноса, какой учинило вчера приезжавшее из Праги начальство, не удивительно, что хроническая язва давала себя знать во всю.
— Вилли, — потребовал он наконец, — сода и твои пилюли мне не помогают. Давай морфий!
Моложавый, круглолицый врач в чуть тесноватом новом гестаповском мундире облизал языком пухлые красные губы.
— Вам, Генрих, следует поехать в Карлсбад. Кроме язвы, у вас, по-моему, и печень не в порядке, — сказал он и вынул из кармана небольшую коробочку с пестрой этикеткой.
— Какой теперь к черту Карлсбад! — Ашенбреннер со стуком бросил на стол карандаш, вспомнив, как вчера орал на него комиссар Янтур. — Что это у тебя, морфий?
— Новое патентованное средство. Моментально снимает боль. Три таблетки…