Коверзнев вздохнул. Сказал под цокот копыт:
— Разговоров много. Редакторы рвут с руками… Читателям… тоже нравится. По крайней мере — большинству.
— Ясно! Чего скромничать, — Леонид Арнольдович натянул ему на нос соломенную шляпу.
— Да нет. Есть такие, которым и не нравится, — сказал угрюмо Коверзнев, водворяя шляпу на место.
— Завистники, — безапелляционно отрезал Леонид Арнольдович, — Наплюй.
«Что ж, — подумал Коверзнев. — Он правильно подвёл итог. Просто Верзилин оказался хуже, чем я думал… Впрочем, чего не сделаешь из–за любви… Однако я‑то о нём Нине слова не сказал?.. А он? И ты, Брут?..»
— Да, ты прав.
— Э‑э, душка, мы, делающие искусство, всегда живём среди завистников.
«И опять прав», — растроганно подумал Коверзнев.
— Ты знаешь, — сказал Леонид Арнольдович, — как мне отказали когда–то в заграничной командировке после окончания академии?
— Ну, как же… А у меня был случай, анонимное письмо на книгу «Русские борцы» послали…
— А у меня…
— Нет, ты послушай, у меня опять…
Так они разговаривали всю дорогу, дёргая друг друга за галстук, размахивая руками.
Лифт не работал.
Поднимаясь по широкой лестнице, тускло освещённой через цветные квадраты стёкол, Коверзнев спросил себя: «А я не пьян? Может, поэтому и подпеваю ему?» Он оттолкнулся от перил, прошёл двадцать ступеней и, не покачнувшись, на двадцать первой попридержался за стену, но, решив, что это случайно, уверил себя: «Не пьян», и прошептал: «А Верзилин — интриган. Недаром старый Джимухадзе не любил его».
Коверзнев был встречен как желанный гость.
Сын Леонида Арнольдовича, красивый юноша с тонкими чертами лица, очень похожий на мать, забросал его вопросами, девицы–гимназистки не спускали с журналиста глаз, сама Александра Францевна высказала восхищение его статьями.
Тронутый вниманием, Коверзнев поинтересовался из вежливости новыми этюдами хозяина, но тот замахал руками:
— Нет–нет… Это сюрприз… Когда все будут в сборе… При свечах, в этом весь эффект.
Собирались гости. Почти все были знакомы Коверзневу. Многие из них поздравляли с очерками. Дряхлый профессор прошамкал беззубым ртом:
— Похвально, моой чеек… Когда про императора Коммода ввернули, меня даже в ваш цирк потянуло.
А какая–то красавица с белокурой чёлкой сказала кокетливо:
— Я ваша читательница и почитательница.
Когда хозяин пригласил в гостиную, девушка кивнула Коверзневу:
— Будьте моим рыцарем.
У неё были полные горячие руки, скрипящее, из тугого шёлка, платье и короткое имя — Рита.
В большой комнате прислуга опускала шторы, сам Леонид Арнольдович зажигал стеариновые свечи. Было сумрачно. Расплывчатые тени раскачивались по стенам. Гости с шумом рассаживались на лёгкие венские стулья.