Глядя на стеклянную стойку, на тёмные бутылки на ней, повторил несколько раз задумчиво: «На манеж не вернуться… На манеж не вернуться…» — словно стараясь себя уверить в этом. Однако настроение себе этим испортить не смог.
Официант поставил перед ним хлеб и две рюмки с яйцами. Разбивая скорлупу, Верзилин сказал:
— А пусто что–то у вас, а?
— Не на бойком месте — поэтому‑с.
— Не прогораете?
— Никак нет. Попозже публика будет. И немало.
Официант принёс на подносе серебряный судочек, начерпал бульона в тарелку. Почтительно спросил:
— Свет не включить?
— Если можно — так оставьте… Так уютнее.
Бульон был действительно превосходный.
Когда дошла очередь до второго, Верзилин неожиданно для себя спросил:
— А пожарная часть у вас далеко тут, или как?
По–прежнему ничему не удивляющийся официант ответил:
— Рукой подать.
— Рукой подать?.. Ну а на Охте — пожарной части нет?
— Никак нет.
— Значит, если там загорит, от вас едут гасить?
— Так точно, от нас, с Выборгской.
— А к примеру, на днях завод у Тригельмана сгорел, в Полюстрове… Так это ваши гасили?
— Наши, — уверенно ответил официант.
Отложив в сторону вилку, Верзилин спросил:
— А если мы кого–нибудь пошлём до пожарной части и вызовем одного человека? А? Возможно это сделать?
— А почему нет? Всё в наших руках… Записка будет?
— Нет, записки не будет… А надо вызвать пожарника по имени Татауров… Иван его зовут… И сказать, зовёт, мол, человек, с которым они у Тригельмана познакомились…
— Это мы устроим.
— Конечно, у них распорядок. Могут не отпустить.
— Это уж известно.
— А может, и отпустят.
— Это уж как есть.
Верзилин проводил официанта глазами; принялся за бифштекс, подбирая корочкой соус.
«Эк, разговорился! — упрекнул себя с усмешкой. — А почему, чёрт побери, мне не поговорить? Больше полугода молчал… Этак и совсем можно разучиться говорить».
«Не приведут», — неожиданно решил он огорчённо и понял, что всё время думает о гладиаторе.
И так каждый день… А ведь никаких определённых планов на счёт этого детины у него нет…
«Нет есть, есть! — неожиданно одёрнул он себя. — Я натренирую его, сделаю из него борца и выпущу на манеж. Я отдам ему всё, что знаю. Это будет второе рождение Ефима Верзилина. Я ему дам своё имя. Выступления его будут блестящими, как фейерверк!»
— Бутылку коньяку! — сказал он подошедшему официанту. И когда тот повернулся, чтобы выполнить приказ, спросил: — Ну как? Придёт?
— Ушли‑с.
— Хорошо. Давайте вино. Да побыстрее.
Сейчас он торопился, горлышко бутылки брякало о стекло пивного бокала, когда он наливал коньяк.
Выпив, он ещё раз наполнил бокал и ещё раз выпил. И только после этого расправился с остатком бифштекса.