Коня — раз! Ингуша — наземь! За грудки его, за черкеску,(у того только газырики посыпались в грязь). И — тряхнул. А ин — гуш–то здоровый… Тоже такой будет, с вас али с вашего Ивана (я, конешно, извиняюсь)… Тот за сашку! А Никита его раз по уху — и четыре сбоку, ваших нет… Тут, конешно, толпа собралась…
Маркёр устало стёр со лба пот.
Всё так же нежась на зелёном сукне бильярда, небритый проскандировал сквозь зубы, ни на кого не глядя:
Мы свободны. Мощь народа.
Разум, сердце — всё в движеньи,
На Руси царит свобода…
На военном положеньи!.
Старик покосился на него, сказал уже примирительно:
— А то «семеро не бояцца»…
— Так твой Никита — это особая статья…
— Да мой Никита любого за грудки возьмёт… Одно слово богатырь, как господин Верзилин…
Не обратив внимания на то, что маклер знает его имя, Верзилин хотел его расспросить о племяннике, но в бильярдную вошёл Татауров.
Глядя на его сияющее лицо, Верзилин спросил нетерпеливо:
— Ну, как дела? Что там мушкетёр тебе пообещал?
— А мушкетёр сделал отличное предложение… Нижайший поклон, — обернулся он к бильярдисту. — Здравствуешь, Макар Феофилактович.
— Ну, садись, садись, рассказывай… Макар Феофилактович, крикни там нашему другу, чтобы обед для Ивана принёс… Ну как?
Татауров покосился на своего партнёра по бильярду. Тот понял, отошёл в противоположный конец комнаты, разлёгся на столе, томно прищурился, щёлкнул по шару кием.
— Ну, ну? — торопил Верзилин.
Наклонившись к нему через цветок в банке, Татауров выпалил горячим шёпотом:
— Мушкетёр предложил мне Сатане проиграть! Сто рублей за это даёт!
Словно игла вонзилась в самое сердце Верзилина, он задохнулся. Помолчал. И, чувствуя, как гулко тукает в висках, сказал глухим голосом:
— Ого! Понимают, что победишь. Это, брат, лучшая оценка для тебя.
— Даром деньги! — взвизгнув от приступа смеха, сказал Татауров. — И стараться не надо! Целая сотня! Ха–ха–ха!
— Ну чёрт с ней, с сотней. Нам с тобой имя дороже, — сдерживая волнение, сказал Верзилин.
Татауров вздохнул:
— Из имени шубу не сошьёшь… Да и потом — Дюперрен обидеться может… Сто рублей — деньги большие.
— Добрая слава дороже денег… Ведь аплодировать–то не тебе будут.
— А мне плевать — мне, не мне, — возбуждённо сказал Татауров. — Я сто рублей получу вместо четырёх. Девяносто шесть чистого барышу. За девяносто шесть рублей можно кому угодно проиграть — вон даже Макару Феофилактычу, — кивнул он на щуплую старческую фигуру маркёра.
Принесли обед. Пока не ушёл официант, они молчали.
Низко склонившись над столом, Татауров начал есть.
— Неужели в тебе нет гордости? — с горечью спросил Верзилин. — Я из–за отказа проиграть борцу, который слабее меня, чуть не поплатился жизнью. Ты что думаешь, я сам сломал руку? А разве мне сто рублей предлагали? Там же была тысяча…