Пытля отвернулся в сторону, словно не видел парня, и, торопливо застёгивая тунику бронзовой брошкой, изображающей львиную морду, пошёл с помоста.
Парень в рубашке с васильками повторил свои слова. Но тапёрша забарабанила по клавишам изо всех сил, стараясь их заглушить.
Кто–то из публики запустил в Пытлю огрызком яблока:
— Сдрейфил! Фюить!
Пытля обернулся. И тогда в наступившей тишине на весь зал раздался дребезжащий голосок щупленького старичка:
— Ты герой, видать! Против овец молодец, а против молодца — сам овца!.. Хвати тя за холку!
— Братцы! — закричал кто–то радостно. — Да ведь это Никита Сарафанников!
— Действительно — Никита! — обрадовались в другом конце зрительного зала.
Пытля угрюмо посмотрел на возбуждённый народ.
— Давай, давай, не трусь! — подбодрил его кто–то.
— Не трусь, не трусь, сейчас тебя наш Никита разделает, как бог черепаху!
— Под орех!
Из–за экрана выглянуло испуганное лицо с взлохмаченными волосами, взглядом поманило Пытлю. Тот, насупившись, подвинулся на шаг, затем перевёл взгляд на Никиту, показал глазами за кулисы (дескать, иди, раздевайся) и спустил с плеч шёлковую тунику. Ждал.
Когда Никита вышел на помост, Феофилактыч азартно ударил себя по коленке и с самозабвением воскликнул:
— Ие–ех, Никитушка! Знай наших! Кашу слопал — чашку об пол!
Из–за кулис появился лохматый человек, протянул борцам по поясу с ручками. Его щуплая фигурка бестолково суетилась вокруг Никиты и Пытли; он помогал им надеть пояса, отскакивал. в сторону, снова подбегал.
Борцы встали друг против друга, взялись за специальные ручки, пришитые к поясам, упёрлись — плечо в плечо.
Никита приподнял Пытлю, да так резко, что ручки не выдержали огромного веса, оборвались. Пытля грохнулся на дощатый помост, прикрытый пыльным ковриком.
Лохматый был уже тут как тут. Подняв руки противников, вытягиваясь на цыпочки, прокричал, стараясь заглушить шум:
— Ввиду колоссальной силы вятского богатыря Никиты Сарафанникова не выдержал реквизит. Борьба переносится на завтра перед вечерними сеансами!
Не выпуская Никитиной руки, он пошёл с ним за кулисы, оставив Пытлю одного натягивать свою греческую тунику.
Верзилин бросил на ходу Феофилактычу: «Сиди», поднялся с места, прошёл по проходу, перескочил через ступеньки и скрылся за экраном.
Он угадал, в чём дело, и, кланяясь хозяину синематографа, сказал:
— Хорошо, мы согласны на ангажемент. Каковы ваши условия?
Бегая глазками, Румянцев ответил не задумываясь:
— Двадцать пять процентов от сбора. Выступление перед двумя сеансами.
— Это слишком дёшево.
— Кабы боролись вы, я бы дал больше. У Никиты же имени нет.