Я сруливаю не потому, что боюсь. Я сруливаю потому, что сейчас я еще могу найти какую-то свою дорогу в жизни. А если не уйду, попаду в западню, и случится катастрофа, из которой никогда не выберусь. До свидания, сеньор куратор! — Я привстал, собираясь выйти из кабинета, но меня настиг громовой раскат его голоса:
— Сядь, я сказал!
Мой зад бессильно опустился на стул. Слушаться учителей, беспрекословно подчиняться — в этой школе одно из базовых правил, въевшихся в кровь с первых дней обучения. За непослушание тут запросто выгонят хоть платника, хоть титуляра.
Дон Алехандро насмешливо выдавил:
— Сосунок! Неужели ты веришь, что действительно найдешь что-то в этой гребаной жизни? Место, где ни перед кем не надо будет пресмыкаться?
Он во весь голос расхохотался. Я поежился. Стало вдруг не по себе от его взгляда, от смеха.
— Поверь мне, старику, горбатившемуся в этом дерьме под названием «жизнь» не один десяток лет! Такого места нет! Не существует! Точнее, оно есть, но, чтобы туда попасть, ты должен родиться как минимум в семье Феррейра! То есть быть ОЧЕНЬ богатым человеком! В любом ином случае тебе придется лизать и пресмыкаться! В любой сфере, от частного бизнеса до королевских войск!
Я опустил голову. Конечно, дон Алехандро прав. То, что я делаю, — дурь. Обычная подростковая дурь. Но почему я, понимая это, иду на принцип, против себя? Почему не могу остановиться, согласиться и перестать выкаблучиваться? Максимализм?
Наверное.
— Знаешь, из твоего разговора возникло ощущение, что тебе не восемнадцать, а как минимум двадцать пять, — хмыкнул куратор, читая мою душу, как раскрытую книгу. — Как минимум, хотя до подобных выводов многие не доходят и к сорока. Это тебе плюс. Но вот оружие ты себе выбрал… откровенно дурацкое!
Он помолчал немного, сверля насмешливым взглядом.
— Да, наш мир несправедлив. Да, богатеньким живется несказанно легче. Да, нам всем приходится продираться через колючие кусты там, где они наймут рабочих, которые проложат им прямую дорогу. Но!!!
Он снова замолчал, делая театральную паузу. Да, он — куратор, у него работа такая — воспитывать. А без актерских навыков достучаться до нас, оболтусов, практически невозможно. Вот только найдет ли он в моем случае правильные слова?
— Но это значит, — закричал вдруг дон Алехандро так, что я вздрогнул, — что ты — тряпка! Что ты сломался!!!
Я покраснел. Этот вывод на самом деле был гораздо ближе к истине, чем я пытался себе доказать все последнее время, хотя упорно его отрицал.
— Вот ты говоришь о рабстве, вечном рабстве у системы, контролирующей всю нашу жизнь. Пусть так. Так что, теперь спиться? Ах, как нам плохо! Бедным и несчастным, которым не дают дорогу! Хорошую работу, шоколадные условия жизни! А ты что, думал получить все на халяву? Задаром? Появились трудности — и лапки кверху? «Все, сдаюсь, сеньор куратор! Не хочу прогибаться! Я лучше сдохну, лежа под шлюзом аэрационной шахты, грязный и вонючий, оборванный, с бутылкой дешевого пойла в руке, в компании таких же неудачников! Вот это по мне! Это — мое!» Так?!!