Он вообще был очень стеснительным — Никита по прозвищу Кит. Вытянувшись за последний год едва ли не под метр восемьдесят, — и это в его-то четырнадцать! — он страшно сутулился, ходил, согнувшись под углом в сорок пять градусов — носом землю клевал! — как, смеясь, говорила мама, без очков плохо видел и не знал, куда руки девать… Он был страшно обидчив, но отходчив, сторонился девчонок, потому что не знал как себя с ними вести, и целые вечера проводил на диване за книжкой. Ни спорт, ни дискотеки, ни иные забавы сверстников его не интересовали.
Типичный книжный червь! — так аттестовывал его папа, и Никите казалось, что отец был в нем несколько разочарован. Ведь он возлагал на сына большие надежды — хотел, чтобы тот многого в жизни достиг, а Никита до сих пор не проявлял интереса ни к одной из престижных ныне профессий.
— Тебе лишь бы подальше от жизни спрятаться! — как-то в сердцах бросил папа. — Только бы фантазировать, да витать в облаках как девчонка! Смотри, сын, тебе жить…
Никита действительно любил фантастику. В детстве он «заболел» Грином, какое-то время мечтал стать капитаном, потом не на шутку увлекся Толкиеном, его знаменитой трилогией «Властелин колец» и даже одно время посещал сборища Толкиенистов — ребят, влюбленных в книги этого английского писателя. Они собирались в Царицынском парке, весьма серьезно, как им казалось, обсуждали разные философские проблемы и считали себя ужасно «продвинутыми». Но Никита там не прижился — беготня по парку с самодельными мечами, призванная изобразить героев Толкиена, показалась ему пустой театральщиной. А насчет философии… он не думал, что станет умнее, если с пеной у рта будет доказывать кому-то, что тот не прав.
Гораздо интереснее было погружаться в мир любимых писателей, впитывать от них то, что казалось ему самым важным, самым стоящим в жизни… Для него это было странное чувство присутствия тайны, какие-то особые её вибрации, которые он ощущал почти столь же явно, как тепло маминых рук. Ему казалось: стоит только настроиться на нужный лад, сосредоточиться и и тогда… тогда мир внезапно приоткроет дверцу в неведомое. Он знал, что жизнь гораздо сложнее той, о которой пишут в газетах. Он верил художникам и поэтам и не верил тем, кто говорил, что все их фантазии — чушь собачья! Он был чуточку не от мира сего, и знал, что эта его особенность пугает родителей. Но поделать с этим ничего не мог! Он верил в чудо и ждал чудес, и только этим жила его чуткая впечатлительная душа.
И потому-то он сегодня и волновался так — знал, что все происходящее не случайно, и тут, в этом доме его ждет что-то. Перемена какая-то… Откуда к нему пришла эта убежденность он не знал. Но словно почувствовал чей-то зов, когда они впервые проезжали эти места на машине. Он тогда чуть не заплакал как маленький, когда отец начал подтрунивать над мамой по поводу отсутствия кухни в квартире! Ему казалось, что жизнь его кончится так и не начавшись, если они не поселятся именно здесь — в Сыромятниках, на берегу Яузы, в старом доме на седьмом этаже.