— Знаешь… а я подумала… вот Нил Алексеевич. Всю жизнь человек работал, к таким бесценным вещам прикасался…
— Ну?
— А у него самого есть хоть что-нибудь из этих вещей? Хоть одна вазочка Врубеля? Маленькая-премаленькая…
— Но зачем ему? Они же все — вот они! — рядом с ним. Всю жизнь… Женька, ты не понимаешь! — Кит горячился, вопрос этот беспокоил и его самого. — Можно вещью владеть — это значит распоряжаться. Ну, продать, там, или подарить кому-то. Но главное в этом — знать, что МОЕ! Мое и баста! И никто не моги! А он… ему совсем не это нужно. Он просто радуется им как любимым людям. Знает, что они есть. Лелеет их, холит… Он счастлив тем, что красота жива, что хоть капелька его стараний — да вложена в это. И потом, понимаешь, мне кажется, важно, чтобы человек дело своей жизни нашел. По душе. Тогда он радуется всему, что бы его ни окружало, потому что внутри огонек горит, греет, а остальное… не так уж и важно, наверное…
— Ты хочешь сказать, что не важно как человек живет, что у него дома… ну, ты понимаешь. Пусть дома хоть шаром покати — главное, чтобы дело душу грело! Так ведь получается? Но женщина так жить не может… чтоб топчанчик и плиточка.
— Ну, а что б ты хотела? Какой дом? — он внимательно взглянул на нее.
— Чтобы было уютно — раз! Чтобы была горячая вода и ванная! Нет, это наверное — раз, а уют — два!
Он про себя улыбнулся: бедняжечка ты моя, как же ты настрадалась в своей холупе!
— Чтобы обязательно часы были с боем как у Марьи Михайловны — три. Что еще? Сразу даже и не придумаешь…
— Я тебе обещаю, — он тихонечко коснулся пальцами её щеки, — что все это у тебя будет. Вернее, у нас!
— У нас? — зарделась Женя. — Как это? Ты, что, жениться на мне собрался?
Она фыркнула, а потом спрятала лицо в ладонях.
— Собрался, — очень спокойно сообщил ей Никита. — Если ты не против.
— Я? — она кинулась к нему на шею. — А ты, что, меня взаправду любишь?
— Глупенькая! Взаправду… Так только дети говорят, когда в игрушки играют. А у нас с тобой не игрушки.
Вагон качало, их кидало друг к другу… и оба они ещё не могли понять и поверить, что детство кончилось. И жизнь — великая, взрослая, — уже подступает к ним. Она уже на пороге…
— Никита… а как же это… так быстро? Разве так бывает?
— Да. Только давай мы об этом с тобой… не сегодня поговорим, хорошо?
— А когда? — широко раскрыв свои фиалковые глаза, спросила она.
— Завтра. Вот до дому доберемся…
— А твои родители? Они же меня на порог не пустят!
— Глупости — ты их не знаешь. И они тебя. А узнаете хоть немножко друг друга — совсем другую песню запоете.