Свою мать я даже и не знал, звали Люда, Грачёва — фамилия, жила какое — то время у Красных, встретилась с отцом, переехала сюда, умерла при родах. Кем работала, как выглядела, да и многого я о ней не знал, отец не запрещал спрашивать, но настойчиво, очень настойчиво просил не говорить о ней. Поначалу я думал, что мать его предала, и разбила сердце, но один из его часто приезжавших друзей, Спичков, его звали, сказал, что он очень мать любил, и она его тоже, а больше ничего.
Виделись мы с ним только поздно вечером, когда он приходил с работы на шахте, а я с учёбы. Да, я даже в таком городке, в таком положении наивно верил в силу знаний, в свои девятнадцать лет я старался не пропускать лекций в университете при Красном Кресте — так называлось независимое учреждение, разбросившее свои корни во всей территории России. Вот я и учился врачеванию, надеясь со временем выбиться в люди. Днём в шахте, как земляной червь, вечером на учёбу. Народу в аудитории было всегда мало, все мои сверстники либо работали, как я, либо спивались во дворах, за гаражами.
Отец учёбу одобрял, но не считал необходимостью, учитывая, как нам тяжело жилось, платить за занятия было весьма накладно. И всё же я продолжал учиться.
Месяц назад отец, словно мгновенно состарился сразу лет на десять, он осунулся, непрестанно кашлял, двигался с трудом, через неделю его вышвырнули с работы. В Республике пожилым людям пенсии не полагалось, как, впрочем, и инвалидам, в наше время никто никому ничем не обязан, кроме народа своему правителю. Хорошо хоть срок истёк, и отец мог спокойно сидеть дома на попечении единственного сына. А мне приходилось работать за двоих, и скоро мы начали голодать, продав весь хлам, который был в нашем «доме», а конкретнее мы жили в одной комнатке рабочего общежития, но и эти деньги ушли, как вода сквозь пальцы. Ничего дельного я придумать не мог, и решил бросить учёбу, тогда это значило бы, все прочие годы прошли впустую. Я видел, как отец страдает от угрызений совести, он видел, что мы можем и не выкарабкаться, и он к тому же, как человек с высокой самооценкой, стыдился своей слабости. Не привыкший от кого — то зависеть, он сильно нервничал по этому поводу. Неделю назад он сильно занемог, ничего не ел и не пил, лежал весь день, отвернувшись к стенке на своей кушетке, и плакал, конечно, я слёз отцовских никогда не видел, но я знал, как он расстроен в душе. Лекарства с таким трудом добытые в Красном Кресте, отец не признавал, и вылечить его я не мог. Как жаль, что нет лекарства от старости!