Когда я вышел на улицу, мне показалось, что на открытом воздухе даже теплее, чем в этой промерзшей насквозь гостинице. Судя по тому, что звезд видно не было, небо по-прежнему затягивал густой покров облаков, целый день так неподвижно висевших над землей. Вдруг тихо, осторожно, словно бы на ощупь, боясь оступиться или же сбиться с пути в той глубине ночи, в которой каждый из нас становится слеп, опять пошел дождь, как будто бы целуясь с землей. Потом показалось, что именно он постучал в ворота монастыря, то ли просясь на ночлег, то ли в шутку, то ли потеряв самого себя. Откуда-то, ворчливо, опять появился привратник и с явным неудовольствием поспешил разузнать, кого это опять приволокла беспутица ночи. Я видел, как он беседовал с полуночными гостями и как потом он повел их куда-то в глубину монастыря, миновав, почему-то, гостиницу. Мне было очень грустно и одиноко. Я чувствовал, что моя старая жизнь уходит навсегда, и что в новой от неё уже не останется ничего. Я снова заплакал.
Мое прощание с отцом, который вскоре вышел на улицу, было очень тяжелым и исполненным непередаваемо горьких чувств. Но оно было коротким в той же мере, в какой являлось и не выносимым : отец не затягивал с расставанием, своей болезненностью тяготившего его нисколько не менее меня. И вот он уже вскочил на своего скакуна, немножко повременил, осаживая его и крутясь на месте, а потом рванулся вскачь, оставляя мне лишь слушать все более глохнувшие стуки копыт, которым я внимал очень долго, пока они не слились с шелестящими звуками падающего дождя.
...Я проснулся с несколько тяжелой головой, щурясь от яркого, такого неожиданного после многодневной облачности солнца, висевшего в окне прямо напротив меня. Внезапно оно исчезло, и вместо него я увидел лицо склонившегося ко мне аббата, уже давно безуспешно взывающего к пробуждению. Когда я с трудом поднялся, он повел меня из дому, ведя по наезженной слякоти монастырского двора: ограда, казавшаяся мне ночью непроходимой, была построена лишь на треть, и с восходом солнца крестьяне подвозили новые и новые бревна для того, чтобы продолжать строительство забора. Теперь мне смешно было думать, что отец так долго стучал в ворота, тогда как и справа и слева их можно было легко обойти. Я тер слезящиеся от света глаза и беспорядочно оглядывался по сторонам. Негромко и размеренно звонил колокол и под его позывные удары, подобрав полы длинных ряс, дабы уберечь их и не извозить в намешанной грязной жижице, монахи выходили из церкви и нестройной процессией, кто - перепрыгивая через лужи, кто - осторожно обходя совсем раскисшие места, направлялись к высокому строению , вкруг которого угнездились несколько обособленных домов. Если на них не было капюшонов, то можно было видеть, как некоторые из них радуются распогодившемуся утру, иногда подставляя ладони солнечным лучам и делая какие-то жесты своим спутникам, сопровождая эти причудливые телодвижения оживленной мимикой.