Майя прямо сидела на стуле, не доверяя спинке с хлипкими перекладинами, и разглядывала собравшихся в стороне от джентльменов дам – она была знакома с ними лишь поверхностно, по этим ежемесячным собраниям. Она вполуха прислушивалась к голосам, обсуждавшим, как лучше готовить бананы и хранить мясо, и пыталась запоминать и использовать эти советы, но то, что она создавала вечерами на простом каменном очаге в бунгало, скорее говорило о ее изобретательности, чем о кулинарном мастерстве, хотя Ральф каждый раз безропотно и отважно съедал свою порцию. У Майи не вызывали большого интереса обычные темы: борьба с тошнотой во время беременности, самочувствие после родов и как удержать на расстоянии жаждущего плотского единения мужа хотя бы несколько ночей. И потому она старалась сохранять равнодушно-вежливое выражение лица, украдкой теребя короткие рукава легкого платья. Под мышками на его нежно-зеленой ткани появились влажные пятна. Несколько раз она пыталась завязать разговор, но со смущением обнаружила, что была здесь единственной, кто читал книги и хотел учить арабский не только чтобы торговаться на рынке из-за фруктов и меда. А в ответ на свои расспросы о том, как живут арабские женщины и что можно посмотреть по ту сторону кратера, она получила лишь удивленные, недоуменные взгляды. И боялась, что ее столь живой некогда ум зачахнет от жары и безделья, как увядшие растения в так называемом Аденском саду. В ближайшие дни должны были наконец прибыть из Лондона книги, которые она выпросила у Ральфа в счет его жалованья. Книги в Адене были роскошью и редкостью, ни у кого здесь не было ни времени, ни желания читать. Поэтому их приходилось заказывать по почте за колоссальные деньги. Но Майя больше не могла обходиться без чтения. Она немилосердно изнывала от скуки. В то же время ей было стыдно свысока смотреть на жен других военных, потому что их горизонты простирались не дальше кастрюль и постоянно растущей оравы детей, оставленных сегодня айе, индийской бонне. Она стыдилась своего высокомерия, ведь сама была ничем не лучше. Только не в Адене. Никого не волновало, что она дочь профессора и знает греческий и латынь. Ее даже не считали синим чулком. Ее познания тут попросту ничего не значили, и в каком-то смысле Майе было еще более одиноко, чем в Оксфорде.
Она невольно сомкнула пальцы вокруг медальона – того самого, бабушкиного – вошедший в привычку жест. Так она могла почувствовать связь с семьей, с которой ее разделяли не только моря и берега. В голове эхом раздавались строки письма Джонатана, полученного только сегодня, хотя он написал его больше трех недель назад. Следующего письма, несомненно, снова придется ждать и ждать.