— Прошу меня извинить.
Было слышно, как закрылась дверь ванной. В наступившей тишине Сесилия сказала так, словно между ними ничего не произошло:
— Он так крепко спит. Я не хотела его будить. — И добавила: — Я полагала, что вам лучше не встречаться.
У Брайони дрожали колени. Держась для уверенности за край стола, она посторонилась, чтобы дать возможность Сесилии наполнить водой чайник. Ей очень хотелось сесть, но без приглашения она никогда бы этого не сделала, а спросить разрешения ни за что не посмела бы. Поэтому продолжала стоять у стены, делая вид, что не прислоняется к ней, и наблюдать за сестрой. Что было удивительнее всего, так это то, как быстро облегчение от того, что Робби жив, сменилось страхом оказаться с ним лицом к лицу. После того как она увидела его, мысль, что его могли убить, показалась ей странной. Ведь это было бы лишено всякого смысла. Она смотрела в спину сестре, суетившейся на крохотной кухоньке. Брайони хотелось сказать, как замечательно, что Робби благополучно вернулся. Какое это избавление! Но это прозвучало бы банально. Она не имела права говорить такое. Она боялась сестры, боялась ее презрения.
Брайони продолжало тошнить, теперь у нее, похоже, еще и поднялась температура. Она прислонилась щекой к стене — камень оказался холоднее, чем ее лицо. Брайони до смерти хотелось пить, но она ни о чем не могла просить сестру. Сесилия ловко управлялась с делами, разбавляя молоко водой, размешивая яичный порошок, выставляя на стол банку с джемом, три тарелки, три чашки. Брайони это отметила, но ощутила еще большую неловкость. Это лишь усилило ее дурное предчувствие. Неужели Сесилия действительно думает, что в подобной ситуации они смогут сидеть за одним столом и, не теряя аппетита, есть омлет? Или она хлопочет, чтобы просто успокоиться? Прислушиваясь к малейшим шорохам за дверью, чтобы не пропустить момент приближения шагов, и испытывая потребность хоть как-то отвлечься, Брайони попыталась снова завязать разговор. Несколько минут назад, когда дверь спальни отворилась, она увидела на ее внутренней стороне сестринский плащ.
— Сесилия, ты, наверное, уже старшая медсестра?
— Да, — ответила та тоном, исключающим возможность развития темы: то, что у них одна профессия, не может служить поводом к сближению. Ничто не может. И до возвращения Робби говорить им не о чем.
Наконец из ванной послышался щелчок отодвигаемой задвижки. Робби что-то насвистывал. Брайони инстинктивно отпрянула от двери в темный угол комнаты, однако, когда Робби вошел, все равно оказалась в поле его зрения. Правую руку он держал на весу, словно для рукопожатия, левой закрывал дверь. Если он и посмотрел на нее, то ничего драматического в его взгляде не было. Но когда их глаза встретились, он опустил руки и вздохнул, словно переводя дух, при этом продолжая сурово смотреть на нее. Брайони, невзирая на охвативший ее страх, не могла отвести от него взгляда. Она улавливала легкий аромат его туалетного мыла. Ее потрясло, насколько он постарел, особенно впечатляющими были морщины вокруг глаз. «Неужели все это из-за меня?» — глупо подумала она. Может, и война виновата?