Уже не так невыносимо больно ехать по этой дороге, которая ведет на кладбище. Уже не разрывают сердце на части острые крюки отчаяния. Уже не сдавливают горло цепкие пальцы тоски по ней. Все это постепенно отходило на второй план, уступая место размытым воспоминаниям. Моментам, которые были нам отмерены.
Я остановил машину и, взяв в руки цветы, направлялся в сторону массивных кованых ворот. Тихо… как же здесь тихо. Слышно только пение птиц. Это раньше эта тишина была для меня зловещей, когда хотелось орать во все горло, чтобы разбить ее, словно тарелку о стену, ко всем чертям. А сейчас она воспринималась как умиротворение. Потому что только все, кто оказались здесь, знают, что такое покой. Это те, кто остались, продолжают жить, поджариваться на костре своей скорби, мечутся от ненависти и сожаления, рвут на себе волосы от горя и учатся жить заново…
Шаг за шагом преодолевал расстояние до могилы и, по мере приближения, заметил два силуэта… Почувствовал, что в груди нет привычного стука — сердце замерло… Потому что они были до боли знакомыми. После нескольких секунд оцепенения меня захлестнула волна злости… Какого черта они здесь делают? Кто разрешил? Кто пустил? Он не имеет права здесь находится… Само его присутствие здесь, возле нее, смотрелось как осквернение. Руки сами сжались в кулаки, а скулы напряглись от того, насколько сильно я сцепил зубы, чтобы заставить себя идти молча. Зачем приехал? Убедиться, что добился своего? Что Ворон, бл***, всегда получает то, что хочет? Что все равно все будет так, как решил он? Как же я его сейчас ненавидел. Вышвырну к дьяволу отсюда… Плевать, что болен, что отец мне. Ему здесь не место! Избавить ее от него, даже после смерти — хоть это сейчас в моих силах!
Я ускорил шаг… вижу, как подходит к отцу Афган и помогает привстать с инвалидной коляски… Кто узнал бы в этом немощном старике того самого Ворона, который вселял когда-то ужас, отнимал жизни и решал, кому их подарить? Время никого не жалует. Кажется, я даже вижу, как дрожит его рука, как тяжело ему стоять на ногах, каким жалким он себя сейчас чувствует. Потому и заперся дома, на люди не выходит, чтобы не видел никто, во что превратился. Чтобы не разбить эту иллюзию могущества, которую он всегда излучал.
В следующий момент я просто оторопел. Все внутри клокотало от ярости, я хотел подойти к нему и трясти, схватив за горло, чтобы никогда больше не смел сюда приезжать, но ноги меня не слушались. Как будто парализованный стоял, с места не мог сдвинуться… Потому что он прислонился к холодному мрамору лбом и, черт меня раздери, но я видел, как задрожали его плечи от непрошеных слез.